Мезенцев сначала рассмеялся, потом сладко зевнул, запоздало прикрывая рукой рот.

– Сами понимаете, этот трехдневный срок был чистой условностью. Заранее можно было быть уверенным, что за те три дня, которые Том отпустил аптекарскому начальнику, валидол в аптеках не появится. Но Том, готовясь ко второму этапу операции, все же наведывался в аптеки: наметил себе пять контрольных аптек, расположенных в различных частях города, и каждый день утром и вечером методически объезжал их и осведомлялся. А в последний вечер, за несколько часов до операции, поделил городские аптеки поровну между нами и строго-настрого приказал проверить все до единой… Пустая затея!

Стас относился к операции с большой опаской, – продолжал Дмитрий Андреевич. – Он все напирал на то, что в квартире начальника могут оказаться женщины и дети, и под этим предлогом выступал за кардинальную переработку плана операции. Но Том решительно отмел его возражения. Он заявил, что у тех несчастных, которые загибаются без валидола, тоже есть дети, тоже есть жены и что надо заботиться о них в первую очередь. Но две уступки Стасу он все же сделал. Время операции было перенесено на более поздний час, когда дети уже должны спать. Это – во-первых. А во-вторых, вместо чулок, которые могут при известных обстоятельствах сделать заикой даже взрослого, мы в этот раз надели детские картонные маски, изображающие поросят.

Звонок в квартире начальника городских аптек раздался ровно в полночь. Короткий, виноватый такой звоночек, который не только спящего не разбудит, но и задумавшегося человека не выведет из задумчивости. Но аптекарский начальник в этот момент не спал и, видимо, задумываться ни над чем не собирался, так как звоночек этот он прекрасно расслышал и тут же поспешил в прихожую.

Может быть, он ждал кого-нибудь в тот поздний час или человеком был достаточно бесстрашным, чтобы не выспрашивать из-за запертой двери, кто потревожил его в столь неурочное время, но только дверь он открыл сразу и без вопросов, так что Томовы заготовки – обращение к начальнику по имени-отчеству, ссылки на Степана Васильевича, старого приятеля начальника, каким-то образом Томом разузнанного, – не понадобились: в квартиру аптекарского начальника все четверо «поросят» вошли беспрепятственно.

– Это еще что за маскарад?! – воскликнул начальник, впрочем, негромко и довольно игривым тоном; лицо его при этом имело весьма веселое и беззаботное выражение. Это выражение, однако, скоро поменялось на свою противоположность, как только один из «поросят» поспешно прикрыл входную дверь – не поворачиваясь к ней лицом, как обычно, а толкнув ее у себя за спиной, нащупав замок и повернув его на два оборота, – а другой «поросенок» в старомодном костюме с накладными плечами вдруг уперся рукой в грудь начальника и прижал его к стене коридора.

– В квартире есть дети? – быстро спросил он, а начальник так же быстро и с готовностью ответил:

– Нет, но в соседней комнате у меня жена. Она только что легла.

«Поросенок» в костюме поднял вверх правую, свободную руку, щелкнул пальцами, и один из его напарников, здоровенный детина, тут же встал к двери, ведущей в спальню, а другой подскочил к начальнику и, быстро проведя ладонью по его лицу, заклеил рот липкой лентой. Начальник дернулся было содрать ее рукой, но «поросенок» в костюме ударил по ней ребром ладони, так что бедняга сразу же руку опустил.

– Видишь, как все нехорошо получается, – сиплым шепотком проговорил «поросенок» в костюме, дыша в лицо начальнику.

Тот замычал из-под пластыря, тараща глаза и быстро бледнея.

– Теперь уже поздно оправдываться, – заметил ему «поросенок». – Ведь мы с тобой не шутили. Ну сам посуди: какие могут быть шутки, когда сердце у людей больное… Ты, видимо, просто не знаешь, что такое сердечный приступ. Сейчас я тебе покажу, – неторопливо продолжал он. При этих его словах двое его подручных, незаметно подошедшие к начальнику с разных сторон, взяли того за руки, а «поросенок» в костюме схватил его обеими руками за горло и стиснул, слишком слабо, чтобы задушить, но достаточно сильно, чтобы лицо у начальника побагровело, а на лбу выступил пот. – Понимаешь, тебе вдруг начинает не хватать воздуха. Перед глазами появляются круги… Ты хочешь позвать на помощь, но не можешь издать ни звука. Хочешь расстегнуть ворот рубашки, но не можешь пошевелить рукой… Вот, точно! Сучишь себе ножками и тихо похрипываешь… А ведь будь у тебя эта проклятая белая таблеточка, положил бы ты ее под язык… И можно было спокойно дышать и шевелить руками. Вот так!

Он отпустил горло аптекарского начальника, а его ассистенты освободили тому руки. Все «поросята», как по команде, сделали несколько шагов назад, а начальник медленно пополз по стене, сгибая колени до тех пор, пока не сел на корточки.

– Полностью с тобой согласен – неприятное ощущение, – посочувствовал «поросенок» в костюме. – И главное, из-за чего такие мучения? Из-за какого-то подлеца, который целых пять месяцев палец о палец не ударил, чтобы достать для тебя коробочку с валидолом. Ему-то какая забота! У него небось сердце здоровое.

Аптекарский начальник опять замычал, но «поросенок» лишь махнул рукой:

– И не говори, тяжелое у тебя положение.

– Виталик, кто там пришел? – неожиданно раздался из спальни сонный голос начальниковой жены.

«Поросенок» приложил палец к картонному рыльцу.

– Ты пока отдохни, – прошептал он, – а потом повторим урок, чтобы ты его лучше запомнил.

– Хватит вам шептаться – вы мне все равно мешаете. Идите на кухню! – вновь прозвучало из спальни. Повинуясь этой команде, двое ассистентов подхватили начальника под руки и поволокли было на кухню, но «поросенок» в костюме жестом приказал им остановиться.

– Ладно, хватит с него! – шепотом произнес он.

Начальника отпустили, и он снова сел на корточки.

– В общем, так с тобой договоримся, товарищ, – объявил ему главный «поросенок». – Дадим тебе последнюю возможность оправдаться. Но если ты и в этот раз нас подведешь, то уж, как говорится, не взыщи! Никто тебе не поможет. Никакая милиция!

– Да что же это за безобразие, Виталий! Ты слышишь меня?! – В спальне уже рассердились.

«Поросенок» в костюме, сделав знак напарникам, направился к входной двери, но, прежде чем открыть ее, обернулся и произнес в полный голос:

– И заруби себе на носу, я этих беззащитных больных людей в обиду не дам! Из-под земли тебя, гада, достану и придушу собственными руками. Понял?!

Рот аптекарскому начальнику они так и не расклеили, тем самым как бы оставив за ним последнее слово.

– Где он ее достал, эту клейкую ленту, – увлеченно рассуждал Дмитрий Андреевич. – «Скоча» тогда у нас не производили. Изоляционная лента?.. Да нет, на изоляционную ленту…

– Послушайте! – перебил я Мезенцева. – Но ведь это самое настоящее самоуправство, самосуд какой-то! Вы же запросто могли покалечить человека! Ведь полно таких случаев! Слышали же, наверно, историю сорбоннских студентов, которые, решив отомстить придирчивому экзаменатору, затащили его в подвал, зачитали ему там смертный приговор, завязали глаза, положили голову на плаху и ударили по шее мокрым полотенцем… Тоже, кстати, были в масках… Они только пугнуть его хотели, а бедный профессор умер от разрыва сердца!