Короткий обоз, состоявший всего из пяти повозок, двигался по этой дороге на запад, догоняя отступающую армию. Это был странный обоз. Теперь, когда даже генералы зачастую вынуждены были бежать от русских пешком, кутаясь в поповские рясы и бабьи салопы, вид сытых лошадей и всадников, сохранявших угрюмый и воинственный вид, вызывал удивление. До самых глаз запакованные в медвежьи шубы возницы сидели на облучках, непрестанно понукая лошадей; по бокам обоза скакал конвой, составленный из отборных драгун, числом около двух десятков. Процессия эта перемещалась с необыкновенной быстротой и при этом производила впечатление не горстки беглецов, но сохранившего стройный порядок боевого отряда, уверенно и неуклонно движущегося к некой вполне определенной цели.

Рослые драгуны мерно покачивались в седлах, напоминая конные статуи. Иней серебрился на их длинных усах и на воротниках овчинных тулупов; мохнатым инеем обросли даже их брови и козырьки хвостатых касок. Возглавлявший этот отряд капитан ехал в середине колонны, время от времени привставая на стременах, оглядываясь назад и хриплым криком подгоняя отставших. Единственный из всех, он был одет не в краденую шубу или тулуп, а в форменный кавалерийский плащ с меховой оторочкой. Казалось, даже убийственный русский мороз был не в силах сломить волю этого закаленного в походах воина. Его прищуренные глаза зорко оглядывались по сторонам из-под мохнатых от инея ресниц, губы под роскошными усами были сердито поджаты. Задание, которое выполнял капитан, ему не нравилось: два десятка крепких, сохранивших дисциплину и способность драться кавалеристов могли пригодиться Франции и для более важного дела, чем охрана личного обоза маршала Мюрата. Впрочем, капитан не имел привычки обсуждать полученные приказы и намеревался выполнить свою задачу наилучшим образом. В конце концов, эта бесславная кампания наверняка не была последней, и капитан предвидел, что его сабле еще найдется работа в грядущих битвах. Только бы вырваться из этой дикой страны, неожиданно превратившейся в огромный медвежий капкан!

Он невольно бросил взгляд на две повозки, поставленные в голове обоза. Одна из них была обычной зарядной фурой и двигалась на колесах, а другая представляла собою большие, вместительные сани. Обе повозки были нагружены доверху и тщательно укрыты полотном, перевязанным для надежности веревками.

Повозки эти капитану было приказано беречь как зеницу ока. Единственный из всего отряда, он знал, что находится в этих повозках. Солдатам было под страхом расстрела запрещено даже прикасаться к пологам повозок; там, внутри, лежало золото маршала Мюрата, его военная добыча, которую он не успел увезти с собой после тарутинского поражения.

Отряд скакал вперед в вихре снежных крупинок и облаках пара. Впереди показался поворот; обоз свернул и неожиданно стал, постепенно сбиваясь в беспорядочную кучу. Раздались крики конвойных, в которых опытное ухо капитана без труда уловило нотки страха. Пришпорив лошадь, он поскакал вперед и увидел именно то, чего все время боялся: поперек дороги лежала огромная ель, увешанная длинными коричневыми шишками. Снега на ее ветвях почти не было, а это означало, что дерево лежит здесь совсем недавно.

Капитан встал на стременах и зычным криком призвал своих людей к порядку. Выбор Мюрата недаром пал на этого человека: опытный ветеран славился своим умением мгновенно принимать решения. Он сразу понял, что должно означать столь неожиданно возникшее препятствие, и его рука взвела курок карабина раньше, чем слова команды сорвались с его замерзших губ.

Лес неожиданно взорвался криками. Из-за лежавшей на дороге ели, паля из ружей и пистолетов, выскочило не менее десятка каких-то косматых фигур. Одновременно сзади послышался дикий шум, и, обернувшись, капитан увидел группу всадников, приближавшуюся к обозу. Над их головами, сверкая, вращались сабли. Перекрывая дикий гвалт, капитан прокричал новую команду. Драгуны дали дружный залп, несколько остудивший пыл нападавших; три или четыре разбойника упали, сбитые меткими пулями.

Оглядевшись в поисках спасения, капитан вдруг увидел накатанную санную колею, ответвлявшуюся от тракта и уходившую налево, в лес. Это могло быть ловушкой, но выбирать не приходилось, и он отдал приказ. Две передние повозки, нагруженные золотом и драгоценностями, свернули с тракта на лесную дорогу. Возницы остальных экипажей спрыгнули на землю и, схватив лошадей под уздцы, сбили обоз в плотную кучу, совершенно перегородив колею, по которой уезжало навстречу неизвестности золото Мюрата. За этим укрытием они заняли оборону; капитан, разрядив по нападавшим карабин и оба своих пистолета, выхватил саблю и повел драгун в атаку.

Бандиты, не ожидавшие столь яростного отпора, поначалу дрогнули и попятились. Они привыкли к более легкой добыче и, несмотря на свое численное превосходство, казалось, готовы были обратиться в бегство. Но предводитель шайки, быстро оценив ситуацию, ухитрился свалить доблестного капитана метким выстрелом из ружья. Едва лишь капитан, схватившись за простреленную грудь, боком съехал с седла и рухнул в истоптанный снег, прямо под ноги гарцующих лошадей, как исход схватки оказался предрешенным. Драгуны, конечно, не думали сдаваться: видя, что перед ними лесные бандиты, они предпочитали почетную гибель в бою позорной смерти в петле. Но смерть командира деморализовала их, и они лишь отбивались там, где надо было идти напролом, прорываясь на волю из окружения.

Лес наполнился лязгом железа, диким ржанием лошадей, криками дерущихся и стонами раненых. То и дело ахали ружья, выбрасывая белые султаны дыма; сабли, скрещиваясь, высекали снопы бледных искр. Тут и там мелькали мужицкие топоры; какой-то человек огромного роста, одетый в тулуп и косматую шапку, с невероятной ловкостью орудовал багром, стаскивая с седел проносившихся мимо драгун и отбивая древком своего оружия сыплющиеся на него со всех сторон сабельные удары. Наконец пистолетная пуля ударила его в затылок, и он упал ничком, уронив багор.

Засевшие за фурами возницы, истратив скудный пороховой запас, яростно рубились с бандитами в пешем строю. Они более не помышляли о том, чтобы прикрывать своими телами отход драгоценных повозок; все, что возможно, было ими уже сделано, и теперь они просто дрались, стремясь подороже отдать свою жизнь.

Предводитель бандитов не участвовал в рукопашной. Видя, что прорваться сквозь заслон не удастся, он отгородился от сечи спинами своих подручных, которые с успехом отражали натиск драгун. Двое бородачей перезаряжали ружья; вожак шайки принимал ружье, спокойно выбирал мишень и стрелял, и после каждого выстрела один из французов кубарем катился на землю, чтобы больше не подняться.

Такая тактика не могла не увенчаться успехом: окруженные со всех сторон, драгуны вскоре были перебиты до единого человека. Банда тоже понесла значительный урон, но вожака это ничуть не взволновало: он знал, на что шел, затевая это нападение. Его люди не первый день выслеживали золотой обоз, и вот наконец наступила развязка.

Шум сражения понемногу утих. Слышались лишь крики бандитов, грабивших обоз, да стоны раненых, на которых никто не обращал внимания.

Предводителю лихой ватаги пришлось потратить немало усилий, чтобы призвать своих людей к порядку. В любую минуту здесь могли появиться как французы, так и русские части, преследующие неприятеля. Приказав добить раненых и увести отбитый обоз в лагерь, атаман с десятком верховых бросился в погоню за скрывшимися в лесу золотыми повозками — главной целью этой отчаянной вылазки.