Нам пришлось совершить еще одну увлекательную прогулку по нашему «калейдоскопу» теперь уже в поисках какой-либо протечки. К счастью, мы ничего не нашли. Полисмены извинились, раскланялись и пошли ломать соседние двери, а мы с облегчением вздохнули.

– Может, все-таки сваришь кофе?

– Пойдем.

Я не знаю, что послужило причиной произошедшего. Мое прошлогоднее желание под елкой? Опыты какого-нибудь института пространства и времени? Или сам Господь решил вмешаться, видя, как я каждое утро издеваюсь над кофеваркой? В любом случае это был необыкновенный подарок свыше. А может… все это просто сон?

Я смотрел на Сандру и думал: «Как же мне не хочется просыпаться».

* * *

Какое яркое, светлое, солнечное утро. Вдруг мое полупроснувшееся сознание озарило ощущение невероятного счастья. Я повернулся на другой бок…

– У тебя ужасно красивые глаза.

– Я знаю, – прошуршал тихий ответ. – Кофе?

Я иногда люблю сойти на минуту

в сферу этой необыкновенно уединенной жизни,

где ни одно желание не перелетает за частокол,

окружающий небольшой дворик, за плетень сада,

наполненного яблонями и сливами, за деревенские избы,

его окружающие, пошатнувшиеся на сторону,

осененные вербами, бузиною и грушами.

Н.В. Гоголь

Воздух был полон жужжанием пчел, птицы звонко пели и пеньем своим оглашали густые заросли жасмина. Его цветы, с крупными белыми лепестками, удивительно гармонировали со стволами двух больших берез, редких в этих краях деревьев, между которыми и стоял (точнее, был врыт в землю) большой квадратный стол и четыре скамьи. Место для стола было выбрано на редкость удачно – он стоял на склоне оврага, и одна скамья была достаточно низкой, чтобы на ней было удобно сидеть даже лилипутам, а другая, напротив, вполне подошла бы для запасных баскетбольной команды. Обычный же человек мог с удобством устроиться на любой из двух скамей, перпендикулярных к лилипутской и баскетбольной.

Катя сидела на одной из них, обратившись лицом к селению и наблюдала, как стайка маленьких, не больше шершня, воробышков, деловито сновала между веток с крупными цветами, а на мелких, высоко, почти по-комариному, жужжали пчелки. Большие воробьи дрались на крыше с мелкими воронами из-за прошлогодней падалицы.

В ярком свете летнего солнца с высоты открывался чудный вид, вполне совпадавший с рассказом Доркона, когда он приглашал Катю «украсить его юбилей»: зверь в горах, хлеба на полях, лоза на холмах, стада на лугах, и море, на берег набегая, плескалось на мягком песке.

От дороги на Мантамадос, по которой сама Катя проехала только час тому назад, к вилле приближалась группа молодых людей, также, вероятно, приглашенных Дорконом на свой день рожденья. В зарослях жасмина хрустнули ветки, и Катя, рассеянно глянув в ту сторону, увидела, что среди прочей живности, копошащейся в кустах, присутствует и лохматая морда собаки, которая явно с «дальним прицелом» обустраивала себе лежку. «Милый песик», – подумала Катя и снова посмотрела на дорогу.

В приближающейся группе Катя сразу обратила внимание на статную спортивную фигуру молодого человека с красивыми вьющимися волосами и упругой походкой. У калитки приехавших встречал хозяин дома, Доркон – начальник департамента образования митиленского муниципалитета, сокурсник Кати по Московскому Педагогическому Университету, «педагожке», как звали его между собой выпускники.

Доркон и сам был еще очень молод, но разница в пять лет и занимаемая им здесь, в Греции, должность делали его в глазах Кати «старшим товарищем, неглупым и чутким».

Доркон с приехавшими поднялись по выложенной плоскими камнями тропинке к столу, за которым сидела Катя, и он представил ее своим новым гостям:

– Екатерина Маслова, но лучше – Катя, наша гостья из России. В рамках программы обмена специалистами преподает биологию баранам и лентяям из второй митиленской мужской гимназии и украшает сегодня наше собрание. Ее чудное имя всегда вызывает у меня ассоциации с чем-то белым, пушистым и прекрасным, как лепестки жасмина, но, к сожалению, эта пушистость холодна, как снега где-нибудь в родной для Кати России. И, к сожалению, как и настоящие снега, Катюшина пушистость от моего тепла обретает текучесть и журчащим ручейком скрывается в тумане невнятных обещаний, который скоро вновь собирается в колючую пушистость…

Катя сразу подтвердила эту характеристику, сказав:

– Право, Доркон, вы своей горячностью рискуете рассеять даже этот туман! И учтите, если бы мои «бараны» узнали, что вы назвали их еще и «оболтусами» (а именно так, как вы помните, по-русски звучит слово «лентяй» применительно к нерадивым ученикам), вряд ли они упустили бы случай нашкодить вашей красавице «хонде», когда вы в очередной раз приедете для методических консультаций в нашу гимназию…

Слово «оболтус» слишком явно отдает долгом Харону. И у русского поэта Мережковского об этом сказано так: «Обол – Харону: сразу дань плачу врагам моим…»

То ли тень Харона, то ли упоминание о методических консультациях, то ли Катино напоминание русского слова «оболтус» смутили Доркона, но он, явно стараясь уйти от этой темы, предложил перед обедом сходить искупаться. Гости согласились, справедливо полагая, что хозяину виднее, как спланировать праздник.

Но Катя отказалась, сославшись на то, что она хотела бы подробнее осмотреть заросли жасмина и березы – такое сочетание растительности она встречает в этой местности впервые и ей, как биологу, хотелось бы рассмотреть этот симбиоз поподробнее. (Разумеется, это было отговоркой – просто она забыла дома купальник.)

Охранять Катю (говорили, что где-то неподалеку волчица кормила волчат – так мало ли что!) остался один из приехавших гостей, тот самый красавец, которого Катя отметила у калитки – Мотя, как он сам представился. Доркон уточнил: «Мордехай Вануну – тоже участник программы обмена стажерами из Израиля. У нас он – учитель физики в гимназии для девочек-сирот моливосского приюта жертв межнациональных конфликтов. И учитель столь искусный и деликатный, что девочки, будто стадо козочек, слушаются каждого его слова».

Услышав это, Катя почему-то смутилась, но быстро взяла себя в руки и сказала, что терпеть не может физику. Мотя тоже смутился и спросил: «А что вы любите?» Катя, как и подобает в таких случаях, ответила: «Ну, хорошую музыку и классическую литературу».

Доркон принес из дома стереосистему и стопку CD. «Здесь и музыка, и аудиокниги. Не скучайте без нас», – сказал он и вместе с гостями отправился к морю.

Когда захлопнулась калитка, Катя склонилась к ветвям жасмина, как будто рассматривая желтые бусинки на концах тычинок самого крупного цветка, а на самом деле просто не зная, что и о чем следовало говорить этому красавцу с черными вьющимися кудрями, который знал физику и за которым каждый день бегала стайка молоденьких козочек-сирот.