– Кортес показал нам двоих индейцев и велел им идти с нами. Дескать, его печалит непонимание и терзает страх, что мешики, напав на нас, могут причинить вред и его дорогому другу. Ха… другу… вывели мы их. Аккурат на бережок и вывели. А потом прирезали. И твой владыка лег, как овечка… пикнуть не успел.

Тут Тлауликоли ударил Педро наотмашь, и тот удар был настолько силен, что Педро упал и не двигался. Я испугался, что он мертв, но к вечеру Педро пришел в себя. Его упрямство стоило ему нескольких зубов и клочьев кожи, однако он не получил желаемого – смерти.

Мы бредем. Я оглядываюсь назад, поражаясь пройденному пути, который видится мне столь же бесконечным, как некогда виделись воды океана. Они уносились за горизонт, подмывая опоры неба, и солнце качалось, как корабельный фонарь.

Нынешнее небо проглядывает в прорехах листвы. Яркая лазурь и яркая же зелень, вкрапления причудливых цветов, пестрота птиц… порой мне кажется, что этот мир похож на росписи, виденные мной в храмах мешиков. Он полон красок. А еще жесток.

Два дня Педро, ослабевшего от пыток, несли. Ему связали руки и ноги, вбили в рот кляп. Он стал похож на барана, которого рачительный хозяин волочет на бойню.

Я же стал вторым бараном. Менее строптивым, ибо шел сам и без принуждения.

После того вечера, о событиях которого я все же осмелился поведать, мы с Тлауликоли не говорили. Он держался в стороне ото всех, и Киа не смела подойти к мужу. Ее печаль ясно читалась на ее лице, и однажды, улучив момент, когда Киа очутилась рядом, я заговорил с ней.

– Тебе надо уйти, – шепотом произнес я на языке мешиков, моля, чтобы Киа поняла.

Она поняла и так же шепотом ответила:

– Почему?

– Он хочет убить тебя.

Мне было больно говорить эти слова, а еще стыдно, что я столь долго тянул с предупрежденьем.

– Нет, – улыбка делала ее еще краше.

– Он принесет нас в жертву. Меня. Педро. Тебя.

Киа коснулась моей щеки и сказала:

– Я никогда не видела таких людей, как ты. Мой муж говорит, что вам нельзя верить. Но все же беседует с тобой.

– Это ему нельзя верить! – признаюсь, я совсем забыл об осторожности.

– Он сказал, что ты лучше, чем он думал.

– Он убьет тебя!

Почему не слышала она? Ослеплена любовью? Она почти дитя и…

– Он спасет меня, – ответила Киа.

– От чего?

– От вас, – сказал Тлауликоли, возникший из тени. И вид его был грозен. Мне показалось, что он ударит меня, но Тлауликоли лишь положил руку на плечо жены. – От подобных тебе. И подобных ему. От подобных вашему Малинче. От тех, кто вырезал живое сердце Теночтитлана. Но в ту ночь мы очистили город. Но не до конца.

Помолчав, Ягуар добавил:

– Хорошо, что ты пережил ее, теуль. Мне нравится беседовать с тобой…

Пережил? Господь укрыл меня, Дева Мария спасла меня. И ангелы-хранители крылами заслонили, оберегая от стрел и копий. Та ночь осталась в памяти моей заревом пожаров. Мы бежали, словно стая бродячих псов. И как псы огрызались.

Рычали пушки, выплевывая заряды свинца. Грохотали аркебузы, и ночь разрывали вспышки выстрелов. Едкий же пороховой дым застилал глаза. Я помню, как лились у меня слезы, и бил я, не глядя, моля лишь о том, чтоб ненароком не поразить своих же. Визжали индейцы. Легионами дьявольскими напирали они, тщась опрокинуть и смешать наши ряды.

Но если отринуть ужас и начать повествование сначала, то скажу, что выходили мы так. Сначала Кортес, живой ум которого не мог смириться с тем, что мы вот-вот окажемся побеждены, придумал, как пройти по каналам, вырытым Куаутемоком. Из бревен мы соорудили переносной мост, огромный и тяжелый, но вместе с тем способный выдержать не только людей, но и лошадей.

Затем Кортес велел позвать всех, от капитанов до самого распоследнего солдата. Он открыл перед нами сокровищницу и на наших глазах отделил пятую часть, про которую сказал:

– Это – для короля.

Никто не осмелился спорить, поскольку понимали мы, что действуем с согласия и во благо наихристианнейшего монарха. Кортес же, указав на оставшееся – а оставалось столь много, что под золотыми слитками, камнями и изделиями не видно было пола, – произнес:

– Вот сокровища. Пусть каждый возьмет то, что пожелает. И столько, сколько пожелает. Однако помните, что идти нам придется быстро, и жадность ваша может стоить вам жизни.

Тогда все бросились к золоту, и мне больно было смотреть на копошение тел, смех, как будто бы люди враз обезумели. Только самые старые и опытные солдаты остались в стороне. Я видел, что берут они немного, отдавая предпочтение изделиям тонкой работы. Сам же я не желал ничего, но, когда Кортес протянул мне несколько темно-зеленых камней, не стал отказываться.

После того как сокровища Мотекосумы были разделены – а при всей жадности над людьми возобладал-таки разум и взяли они едва ли третью часть от всего, – мы стали готовиться к выступлению. Началось оно около полуночи. И Господь ниспослал нам тучи. Плотные и густые, они затянули небо, скрыв луну и сделав ночь непроглядной. Сыпалась с неба мелкая морось вроде дождя, но некоторые из нас заговорили, что это не дождь – слезы Девы Марии, которая скорбит по павшим. Кортес же велел всем заткнуться. Солдаты установили мост, и вода в канале была темна, а дорога, проложенная по дамбе, казалась близкой. С озера же поднялся дым, заслоняя нас от мешикских дозорных.

Первыми по мосту на дамбу перешли лошади, груженные золотом. Следующими Кортес пустил тлашкальцев, а уже потом двинулся сам и прочие люди по обговоренному распорядку. Мост лежал на воде, но угрожающе раскачивался, и под ногами хлюпало. Я думал лишь о том, как бы не рухнуть в воду.

Мешики заметили нас, когда почти половина войска оказалась на дамбе. Сначала раздался крик, будто диковинная птица вдруг заплакала в тростниках. Тотчас этот крик размножился, и подхватили его трубы, взывая к бою.

– Уходят! – донеслось до нас. – Теули уходят!

На воде озера стали появляться лодки, множась с каждым ударом сердца. Вопли же и стрелы, расчертившие воздух, напугали лошадей. Я видел, как встал на дыбы жеребец и поскользнулся второй на ненадежном мосту. Как рухнули они в воду, увлекая за собой троих солдат, и как забились, пытаясь выплыть. Мост же покачнулся и покачнулся снова, стряхивая всех, кто был на нем. А после и вовсе перевернулся.

И люди, отчаявшись, ринулись в воду. Всякий, кто не умел плавать, погибал. А многие из тех, кто умел, также погибали, потому как до последнего не желали расставаться с золотом. В воде же образовалось великое месиво из людей, лошадей и лодок. Мешики отлавливали плывущих и, оглушив, связывали.