Моргнул, напрягся, чтобы разглядеть лицо, и вдруг понял, что толком ничего не вижу!

– Я ослеп?

Силуэт дернулся, увеличился в размерах и… исчез:

– Ваше Величество, Кром очнулся!!!

«Неддар выжил. Это хорошо… – тенью мелькнуло где-то на краю сознания. – Так, а где Мэй?!»

– Где… моя… жена? – с трудом выдавил я из себя, почувствовал боль еще и в губах, и понял, что обожжены еще и они.

Силуэт появился снова – склонился к лицу почти вплотную, замер, а через миг я почувствовал прикосновение к руке:

– Сейчас подойдет Его Величе…

– Где! Моя! Жена?! – рявкнул я и попробовал приподняться.

От судорожного рывка ощущение сжигающего меня жара стало еще сильнее, и… все – слабость, охватившая тело, не дала мне даже сесть!

– Не дергайся! Ты здорово обгорел, и…

– Где Мэй, сир? – сначала узнав голос короля, а потом увидев еще один силуэт, возникший рядом с первым, прошипел я.

– Не знаю, я ее не видел…

– Я… оставил… ее… в кузнице… Под чаном… А с ней… какого-то Максуда…

– Гарташ мертв… – скрипнув зубами, выдохнул Неддар. – Ему перерезали горло…

– А чан? – уже зная ответ, все-таки уточнил я.

Ответила почему-то женщина:

– Чан – в углу… Пустой…

Я закрыл глаза, собрался с силами, мысленно произнес фразу, дарующую Благословение Двуликого, кое-как пережил приступ дурноты, накативший вместе с ним, и встал.

– Кром! Тебе нельзя шевелиться! – охнуло слева-сзади.

«Леди Амалия…» – отрешенно подумал я, поднял с земли свой вывалянный в золе чекан, зачем-то провернул его в руке и, дождавшись, пока в глазах немного прояснится, нашел взглядом кузницу. Но двинуться к ней не успел – на мое плечо легла чья-то ладонь, а через миг я услышал рык короля:

– Я, Неддар третий, Латирдан по прозвищу Вейнарский Лев, король Вейнара и адвар хейсаров, клянусь Бастарзом и кровью своего рода, что найду Унгара Ночную Тишь и…

Что он собирался сказать после этого, я так и не узнал, так как развернулся на месте, вцепился в араллух короля и рванул его на себя:

– Ты сказал «Унгара»?!

Еле удержавшись на ногах, Неддар вспыхнул, дернулся, чтобы стряхнуть мой захват, потом опустил руки и кивнул:

– Да. Ее похитил он. И я его…

– ЕГО! НАЙДУ!! Я!!!

Пятый день второй десятины третьего травника

…Пес вернулся в конуру через вечность, когда Боль, терзавшая Бельварда, слегка отступила. Влез внутрь, встряхнулся, обрызгал Бельварда мелкими капельками воды, покрутился на месте, лег мордой к выходу и часто-часто задышал.

Представив себе мокрую, блестящую шерсть, алый язык, свисающий из зубастой пасти, торчащие уши и влажно поблескивающие глаза и вдруг поняв, что НИКОГДА не увидит ни этого, ни чего-нибудь еще, юноша заскрипел зубами и, чтобы отвлечься от невыносимо горьких мыслей, осторожно шевельнул затекшей правой ногой.

Ударив в колено, боль мелкой и противной дрожью отдалась по всему телу, стрельнула вверх, под правую лопатку, и обожгла левую глазницу, напоминая о том, что он СЛЕП на ОБА ГЛАЗА!!!

«Лучше бы ударил в горло…» – невесть в который раз подумал юноша, тут же вспомнил жуткий, вызывающий животный ужас взгляд Двуликого, вселившегося в своего слугу, и закашлялся. Под правую лопатку словно вогнали раскаленный гвоздь, а порядком надоевшее хлюпанье и свист стали чуть громче.

«Уже совсем скоро…» – мрачно подумал он, облизнул соленые от крови губы, обреченно вздохнул, вытянул руку, нащупал спину мокрого, но горячего, как печка, пса, подтянул его к себе и провалился в прошлое. В тот момент, когда он, придурок, еще верил, что сможет отомстить избраннику Бога-Отступника…

– …Ну, и что ты решил? – выстроив все три склянки в одну линию, поинтересовался Бельвард, затем поднял голову и уставился на Прова.

От хозяина «Медвежьей берлоги» омерзительно завоняло потом, двойной подбородок затрясся, как холодец, а в глазах появился настолько дикий ужас, что юношу аж передернуло: «Какой же это Медведь? Да он же труслив, как заяц!!!»

«Заяц» сглотнул, нервно облизнул губы, вытер ладони о засаленные шоссы и уперся рогом:

– Я отказываюсь: по Праву Крови[196], соучастие в покушении на жизнь верховного сюзе…

– Ты меня не понял! – взвыл Бельвард. – Мне нужен не Латирдан, а Бездушный и его подстилка! А это, – он ткнул пальцем в склянку с настойкой хаталвара, – обычное снотворное: король и его свита просто уснут! А когда проснутся…

Медведь даже не дослушал – пожал плечами и злорадно ухмыльнулся во всю свою щербатую пасть:

– А когда его величество проснется, вам не жить!

Бельвард оскалился и зашипел:

– Тебе НЕ ЖИТЬ в любом случае! Поэтому я на твоем месте подумал бы о своих девках…

Как ни странно, упоминание о дочерях подействовало на хозяина «Берлоги», как удар по носу – на бойцового пса: он набычился, сжал заплывшие жиром, но от этого не ставшие менее увесистыми кулаки, рванулся вперед и тут же упал на колени, пытаясь просунуть пальцы между шеей и удавкой, вовремя затянутой стоявшим за его спиной Зипуном…

…То, что вырваться из рук Серого не получится, здоровяк понял только тогда, когда пришел в сознание и почувствовал, что лежит на полу со связанными руками и ногами. Но все равно не сдался – приподнял голову, вгляделся в Бельварда налитыми кровью глазами и плюнул, чудом не попав в сапог Бельварда:

– Ублюдок!!!

Юноша схватился за меч, потом сообразил, что рубить единственного человека, который может опоить и короля, и его свиту, глупо, скрипнул зубами и заставил себя успокоиться:

– Слизень? Тащи сюда этих, как их там…

– Юську и Милаву?

– Угу: посмотрим, какого цвета их кровь…

– Ваш-светл-сть, резать нада мелкую: старшая уже на выданье, и…

Рев Медведя еще до того, как Серый договорил загодя зазубренную фразу:

– Их-то за что, ваша светлость?! Эт-ж не по-людски!!!

– Мне нужен результат… – равнодушно глядя на бьющегося в путах мужчину, объяснил Бельвард. – И я добьюсь его любой ценой…

Для того чтобы доломать Медведя, не хватало самой малости. И Слизень, почувствовав это, глумливо усмехнулся:

– Ваша светлость, может, их сначала того-сь, ну-у-у, попортить?