Савел вспомнил о недавнем явлении, и решил, что подобная точка зрения имеет право на существование.

— Вместе пойдем? — спросил он на всякий случай.

— Нет, у меня тут еще дела. — Она погасила фонарь и отступила куда-то во тьму, давая понять, что разговор окончен.

Савел молча забросил на плечо Лолу, которая так и не пришла в себя, и осторожно двинулся в сторону выхода, надеясь, что монстр не сачковал, когда расчищал ему дорогу.

10 сентября 14ч. 10м.

Через час поисков, когда батарейка основательно подсела, бледная световая клякса наконец-то нащупала металлический цилиндр, закатившийся между двумя валунами. Вот он, «ключ», который потом превратился в меч, а теперь вновь обрел первоначальную форму. Значит, если с собой есть такая штучка, можно прогуляться на Тот Свет. Дина подняла находку и, лишь приблизив к ней потускневшую лампочку, поняла, что это такое.

Судя по тому, что оттуда выскочило, автомат ей вряд ли там поможет. Лучше было оставить его здесь и прихватить на обратном пути. А теперь вперед! Не стоит давать себе времени на раздумья. Если стоишь на крыше небоскреба, не смей перед прыжком смотреть вниз — пособие для самоубийц. Лучше с разбега…

Но первая попытка не удалась. Дина споткнулась обо что-то мягкое и упала на что-то твердое. В темноте раздался слабый стон, и Дина поняла, что монстр так и не добил свою врагиню. Но все равно, ей уже не поможешь, да и некогда. Вперед! Вперед! Вперед! Надо хоть раз в жизни воспользоваться служебным положением и попробовать хоть одно личное дело доделать до конца. Если Сандра жива, надо ее вытащить, если нет — хотя бы убедиться в этом и успокоиться, если Бог даст.

Кому нечего скрывать, тому нечего и бояться. Да не иссякнет поток Даров, и Просящие получат всего вдоволь. Пусть Милосердные Слуги хранят покой Варлагора и его величие, а воины оттачивают боевое мастерство и ждут своего часа, распевая вечерами Славу Родонагрону-бессмертному, и по утрам распевая Славу, и днем перед обедом, и после обеда в знак благодарности за харчи… И еще непонятно, как Заккар смог позволить себе такое — довериться незнакомцу, пришедшему на ночь глядя неведомо откуда и неизвестно зачем.

Произошло небывалое — впервые кто-то в Варлагоре не отказал ему в приюте, впервые хоть кто-то в Варлагоре не счел его за безумца, достойного лишь внимания Милосердных. Все-таки окраины владений Родонагрона не столь покорны, как думает бессмертный, если здесь еще остались люди, подобные Заккару. Но женщина Заккара, двое его сыновей и даже дочь, двухлетний несмышленыш, смотрели на гостя с некоторой опаской, не ожидая от его появления ничего, кроме неприятностей. Хорошо хоть все пятеро рабов как раз отправились к Твердыне за Дарами. Были бы они здесь, Гет еще до рассвета оказался бы в лапах Милосердных. Доносить — единственное, что позволялось делать рабам без слова хозяина, а если донос подтверждался, бывшего раба причисляли к одному из тигетских или тланских родов, и после этого ему дозволялось получать у Твердыни Дары не для господина, а для себя самого…

Гет ушел на третий день, но не успел он отсчитать первую тысячу шагов, как позади раздался топот копыт и фырканье вола, не привычного к быстрой скачке.

— Эй, странник! — Это оказался всего лишь Заккар, и холод, пронзивший спину сотнями игл, отступил.

Заккар поравнялся с ним и некоторое время ехал рядом.

— Хотел вола тебе дать, но не дам. Тебе он все равно без надобности. Наверх на нем не проехать, а тут уж до ущелья рукой подать. Ты ущельем иди, там тропа есть, я сам протоптал. И вот еще… — Наконец-то он решился сказать, ради чего догонял пришельца. — На-ка вот. — Он протянул Гету круглую серебристую пластину размером с ладонь. — Унеси куда подальше. Там нашел, давно. — Он указал в сторону гор. — Там еще попадаются эти, которые трем идолам поклоняются. Я-то видел, а Милосердные никак их не выловят. Да и не ходят они туда, Милосердные-то. Здесь не Твердыня, владыка далеко, а они и рады. Так вот и живем… — Заккар расстегнул кожаный пояс, на котором висел длинный кинжал в костяных ножнах, и бросил его к ногам Гета. — Возьми вот… Там наверху кошки водятся, камнями не откидаешься.

Он хотел еще что-то сказать, но вдруг пришпорил вола так, что тот взял с места в карьер, как боевой скакун, и Заккар с трудом развернул его мордой к дому.

Пластина оказалась на удивление тяжелой — не серебро и даже не белое золото, из которого чеканили монеты в Велизоре… И, глядя на ее сияние, Гет вспомнил, как блестит Корона басилеи, когда она шествует из дворца через площадь, полную народа, в Заповедный сад, куда, кроме нее, никто не смеет ступить, и даже покорные ей ветры стараются облетать его стороной. Теперь он понял, почему Заккар решил избавиться от такого сокровища. Ну что ж, он, Гет, отверженный рода Ольдора, неблагодарное дитя Велизора, а здесь, в Варлагоре — законная добыча палача, и ему уже давно нечего терять.

Едва заметная тропа исчезла совсем, подъем становился все круче, и каждый шаг давался все трудней. Порой казалось, что этот путь ведет прямо на небеса, туда, где не место живым и откуда нет возврата.

За пазухой зашевелился Малыш, явно интересуясь, нет ли поблизости какой-нибудь опасности, и может ли он вылезти. Ветер-ветерок, оказывается, поселился еще у прадеда Заккара или даже прадеда его прадеда — сам Заккар толком не знал. Никто не знал, от кого Малыш скрывался — сам он говорить не умел, только изредка можно было услышать его смех или всхлипывания, но все, что говорили ему, понимал прекрасно. В доме к Малышу так привыкли, что порой переставали замечать, поэтому он так быстро, за пару дней, привязался к Гету, который сделал для него ветряк с трещоткой, рассказывал ему сказки о древних богах и легенды о тенях безлюдных степей. Когда воздух рядом холодел, это означало, что Малыш пугался, но стоило замолчать, как он начинал трепать волосы, требуя продолжения рассказа. Он был ребенком, когда ему пришлось превратиться в ветер, и остался им навсегда.

То, что он не один, Гет обнаружил уже после того, как преодолел первый подъем, когда сидел возле угасающего костра, и глаза его заволакивала пелена сна. Сквозь дрему ему показалось, что угли то разгораются, то меркнут, как будто кто-то их раздувает. Почуяв опасность, Гет мгновенно поднялся на ноги, выхватив из костра последнюю горящую головню, и глаза, светящиеся в ночи, погасли, а от скал отразился многоголосый мяв. Когда все стихло, он увидел Малыша — комок пушистого тумана, клубящийся у его ног.

Скальные уступы сменились осыпью, а холодное солнце уже прижалось к окраине неба, собираясь закатиться в огненные недра земли, чтобы набраться там завтрашнего тепла. Надо было спешить, чтобы засветло подняться на седловину между двумя вершинами. Там даже росло одинокое дерево, первое за три дня пути и, наверное, уже последнее… Под ногами предательски качались булыжники, норовя соскользнуть вниз, и смотреть надо было, прежде всего, под ноги. Гет не сразу заметил, что за ним наблюдают. Может быть, не заметил бы этого никогда, если бы не Малыш. Сверху уже летел дротик, когда Малыш, вырвавшись из-за пазухи, метнулся ему навстречу. Порыв ветра отклонил наконечник в сторону, и дротик со звоном ударился о камень, трех шагов не долетев до цели.