Он размышляет о том, где проходит грань между тем, когда присматриваешь за человеком без чувств, и тем, когда наблюдаешь за спящим, и решает, что, пожалуй, приличнее будет почитать книгу. На Кухне ему, наверное, приготовят что-нибудь выпить, однако же пить почему-то совершенно не хочется, да и есть тоже, хотя, казалось бы, должно хотеться.

Закери встает со стула, с удовлетворением отмечая, что расплывчатое ощущение, словно ты под водой, прошло, находит свои сумки там, где Мирабель их бросила, у двери, и понимает, что воссоединился наконец со своим телефоном. Вынимает его. Батарея, что неудивительно, мертва, хотя вряд ли, в любом случае здесь был бы сигнал. Отложив телефон, достает из второй сумки книгу сказок в коричневом кожаном переплете.

Закери возвращается к стулу у кровати и берется за чтение. Он на середине истории про владельца заснеженного постоялого двора, которая так увлекает, что он почти что слышит вой ветра, когда замечает вдруг, что ароматическая свеча догорела.

Он кладет книгу на ночной столик и зажигает другую свечу. Дымок ее стелется над книгой.

– По крайней мере, твоя книга при тебе, а моей при мне нет, – замечает он вслух.

Он думает, не выпить ли что-нибудь, хотя бы стакан воды, чтобы избавиться от привкуса меда во рту, и направляется к кухонному подъемнику, чтобы послать записку. Берется за ручку – и слышит позади себя голос Дориана, сонный, но ясный:

– Твою я сунул тебе в пальто.

Саймон – единственный ребенок, свое имя он унаследовал от старшего брата, который умер при рождении. Он – замена. Иногда ему кажется, что он живет чужой жизнью, носит чужую обувь, чужое имя.

Саймон живет у дяди (брата его покойной матери) и тети, и ему постоянно напоминают, что он не их сын. Призрак матери витает над ним. Дядя вспоминает о ней, только когда выпьет (и только тогда он называет Саймона ублюдком), но пьет он часто. Джослин Китинг в его воспоминаниях предстает то потаскухой, то ведьмой. Саймон слишком мало помнит мать, чтобы рассудить, правда ли то и другое. Однажды он решается высказаться в том смысле, что вряд ли он бастард, так как, кто был его отец, точно никто не знает, а его мать с тем человеком, который мог быть его отцом, прожила достаточно долго, чтобы родить двух Саймонов подряд, так что они вполне могли быть тайно женаты, – но рассуждение это приводит к тому, что бокал вина (плохо нацеленный) летит ему в голову. Дядя про этот разговор потом больше не вспоминал, а осколки стекла подмела служанка.

На восемнадцатый день рождения Саймону дарят конверт. На восковой печати – оттиск совы, а бумага пожелтела от времени. На лицевой стороне написано:

“Саймону Джонатану Китингу по случаю восемнадцатой годовщины его рождения”.

Хранился в каком-то банковском сейфе, объясняет дядя. Доставлен сегодня утром.

– Только день рожденья у меня не сегодня, – говорит Саймон.

– Да мы никогда толком не знали, когда ты родился, – скучным прозаическим тоном говорит дядя. – Так что, видно, как раз сегодня. С днем рожденья!

И он оставляет Саймона наедине с конвертом.

Конверт тяжелый. Там не только письмо внутри. Саймон взламывает печать, удивленный, что дядя сам этого не сделал.

Он надеется, что в конверте письмо от мамы, что она оставила его в банке, чтобы перемолвиться с ним через годы.

Но в конверте письма нет.

Ни приветствия, ни подписи на листке. Только адрес.

Где-то за городом.

И еще ключ.

Саймон переворачивает листок и на обороте видит еще три слова: “запомни и сожги”.

Он снова читает адрес. Смотрит на ключ. Снова читает, что написано на конверте.

Кто-то подарил ему загородный дом. Или амбар. Или сундук в поле.

Саймон перечитывает адрес в третий раз, потом в четвертый. Закрывает глаза, повторяет адрес про себя, проверяет, нет ли ошибки, перечитывает еще раз для ровного счета и бросает листок в камин.

– Что было в том конверте? – нарочито небрежно интересуется за обедом дядя.

– Только ключ, – отвечает ему Саймон.

– Ключ?

– Ключ. На память, наверно.

Дядя бурчит что-то в бокал с вином.

– На следующие выходные я, пожалуй, съезжу за город, к школьным друзьям, – мягко говорит Саймон, на что его тетя делится соображениями о погоде, а дядя снова что-то бурчит в бокал, но неделю спустя, изволновавшийся за это время, он сидит в поезде с ключом в кармане, смотрит в окно и твердит про себя адрес.

На станции он спрашивает дорогу, и ему указывают направление – вниз по извилистой дороге, мимо пустых полей.

Каменный коттедж он замечает, только оказавшись чуть ли не на его пороге. Тот запрятан в зарослях плюща и ежевики. Сад, его окружающий, предоставлен самому себе и почти что дом поглотил. Низкая каменная стена отделяет сад от дороги, ворота проржавели так, что ни за что не открыть.

Делать нечего, Саймон перелезает через стену, колючки вцепляются в его брюки. Входную дверь можно увидеть, только оборвав занавесь из плюща.

Ключ в замке легко поворачивается, а вот открыть дверь оказывается непросто. Он толкает, дергает, расчищает, плеть за плетью рвет плющ, прежде чем удается наконец с нею сладить.

Войдя, Саймон первым делом чихает. Каждый шаг вздымает облако пыли, и та густо плавает в рассеянном свете, перемежаемая тенями истлевших листьев, которые расползаются по полу.

Усик плюща из самых упорных, пробравшись в оконную щель, обвился вокруг ножки стола. Саймон распахивает окно, впуская внутрь свежий воздух и яркий свет.

Чайные чашки стопкой, одна в другой, стоят на виду, на открытых полках буфета. У очага висит чайник. На всей мебели повсюду (на столе, на стульях, на двух креслах у камина, на потемневшей медной кровати) – кипы книг и бумаг.

Саймон берет наугад книгу, открывает ее и видит имя своей матери, надписанное на обороте обложки. Джослин Симона Китинг. Он и не знал, что у матери было второе имя. Ну, понятно теперь, почему он Саймон. Трудно пока сказать, нравится ему здесь или нет, но теперь, судя по всему, коттедж в его владении, и можно любить его или не любить, уж как заблагорассудится.

Борясь с плющом, Саймон раскрывает другое окно. Находит в углу метлу, принимается подметать, в надежде убраться как можно лучше, пока не стемнело.

Никаких планов у него нет, и понятно, что это неправильно.

Он вообще-то думал, что в доме кого-нибудь да найдет. Ну, например, мать. И – о чудо! – живую. Если верить сказкам, ведьму уморить не так просто. А домик этот вполне под стать ведьме. Этакой охочей до чтения ведьме, любительнице выпить чайку.

Прибрать получится быстрей, если выметать мусор через заднюю дверь, поэтому он отодвигает задвижку, открывает дверь и видит перед собой совсем не поле за домом, а лестницу – винтовую каменную лестницу, уходящую вниз.