– Да?

– Госпожа, идите к нему! – с напряженным лицом сказала поднявшая занавес Укоги.

Молодой господин встретился взглядом с оторопевшей Асэби, кивнул и указал:

– Выйдем в сад. Я давно хотел с тобой побеседовать.

Он повернулся к Асэби спиной и направился в сад, а Укоги, не говоря ни слова, заставила девушку встать. Под ее серьезным взглядом Асэби, сдерживая бьющееся в груди сердце, последовала за молодым господином.

* * *

– Вы хотели побеседовать?

Уже наступали сумерки. Темнеющее небо окрасилось в светлый пурпур, дул прохладный весенний ветер. Молодой господин, глядя на падающие с деревьев, кружащиеся под порывами ветра лепестки сакуры, не ответил на вопрос Асэби, но задумчиво заговорил:

– Ты хотела стать госпожой Cакурой?

– Что? – наклонив голову, переспросила Асэби.

Но молодой господин, все так же не глядя на нее, медленно повторил:

– Тебя ведь растили не для того, чтобы представить ко двору, верно? Значит, твои намерения наверняка не такие, как у других девушек. Мало того, я угрюм и нелюдим, и ясно, что быть моей женой – значит столкнуться с неимоверными трудностями. Тебе придется жить во дворце, где только в этот раз погибло столько людей. Даже Масухо-но-сусуки, которая, кажется, должна быть готова к такому, не выдержала. А как ты? Все еще хочешь стать моей женой?

Асэби изучала молодого господина, который все так же не смотрел на нее. Хриплым голосом она начала:

– Для меня не выдержать дни с вами – невообразимая вещь. Наоборот, я думаю, что бы ни случилось, я не смогу вас оставить. Вы, возможно, презираете меня, но я… – Она глубоко вздохнула и произнесла слова, которые до сих пор столько раз говорила про себя. – Я желаю стать вашей женой.

Молодой господин некоторое время не двигался. Он смотрел вверх, на сакуру. Будто бы усвоив витавшие в воздухе слова Асэби, он вздохнул.

– Так, значит? «Что бы ни случилось», значит? Асэби! – Молодой господин вдруг заговорил резко. – Значит, поэтому?

– Что?

– Поэтому так вышло? – Молодой господин обернулся, и в его глазах светилось до сих пор невиданное там чувство – чистый гнев. – По-этому ты сумела отправить Самомо на смерть?

– Но… Почему у вас такое страшное лицо? – Асэби с искренним недоумением наклонила голову.

Молодой господин вынул из-за пазухи несколько листов бумаги.

– Знаешь, что это?

От листков с узором из лепестков сакуры исходил сладкий запах. Наверное, они впитали запах благовоний от курильницы. На листах без изъяна были написаны знаки – плавные линии без углов, ровно той толщины, которой нужно.

Это письма. И почерк ей, конечно же, знаком…

– Да. – Асэби, покраснев, кивнула. – Это письма, которые я отправляла вам. Я рада, что вы их прочитали.

Щеки ее стали пунцовыми, она таяла от счастья.

Молодой господин, не отрываясь, смотрел на Асэби.

Перед ним стояла славная, милая, невинная, как дитя, чрезвычайно красивая девушка.

– Да. Это ответ на мое письмо с извинениями за то, что я не смог посетить праздник Танго, – серьезно сказал молодой господин, и Асэби легонько кивнула.

– Да, я помню. Это ведь первое письмо, которое я получила от вас.

– Но я был уверен, что отправил письма претенденткам из всех четырех павильонов. Однако, как ни странно, ответ пришел только от тебя. Знаешь почему?

В равнодушном голосе молодого господина не слышно было никаких чувств. В ответных словах Асэби тоже нельзя было распознать никаких эмоций:

– Потому что госпожа Фудзинами оставила остальные три письма у себя… Так?

– И я спрашиваю тебя: как давно ты об этом знаешь?

Его голос вдруг снова обрел резкость, и Асэби удивленно посмотрела на него.

– Я не совсем понимаю, что вы… – хотела спросить она, словно беспокоясь о молодом господине, чье лицо приняло непонятное выражение.

– Не говори мне, что ты не знала о действиях Фудзинами. Она ведь ради тебя забирала эти послания.

– Подождите!

В саду, где не должны были находиться посторонние, раздался чей-то голос – это прибежала бледная Укоги.

Молодой господин обратил на нарушительницу недовольный взгляд:

– Чего мне ждать? Твоя госпожа знала, что ни одно мое письмо не дошло до Сиратамы и Масухо-но-сусуки. При этом она не могла не заметить странности в том, что это были не личные послания, а извинения по поводу невозможности присутствовать на церемонии.

– Да что вы! – Асэби, дрожа, с изумлением смотрела на Укоги.

Та встретила взгляд госпожи и с решительным лицом выступила вперед.

– Послания передавала сама госпожа Фудзинами, ничего подозрительного в этом не было. Это послания от молодого господина к госпоже Асэби, которая страдала от того, что он не смог прийти. Что здесь странного? Я не понимаю! – Укоги говорила таким тоном, будто искала ссоры.

Молодой господин фыркнул:

– Такая опытная дама-нёбо, как ты, должна была сообразить, что делает Фудзинами. Будь все наоборот, ты первая набросилась бы на нее с воплями: «Ах, хитрюга, задумала всех обскакать!»

– Не вините Укоги. – Запаниковав при виде гнева молодого господина, Асэби выступила вперед, чуть не плача. – Я так радовалась вашему письму… Ничего вокруг не видела. Я не обратила на это внимания.

– Хочешь сказать, что не обратила внимания, насколько это неестественно?

Обернувшись на тихий голос, Асэби увидела Масухо-но-сусуки и следовавшую за ней Хамаю, которые тоже медленно подходили к ним.

– Ты, конечно, невежда, но не настолько глупа, чтобы не понять этого. Мы-то, прожив здесь с тобой год, это знаем лучше всех.

– Но ведь…

– Сестрица не виновата! – внезапно раздался рыдающий голос.

Оттолкнув Хамаю и Масухо-но-сусуки, подбежала Фудзинами. Она увернулась от рук пытавшейся остановить ее Такимото и бросилась к ногам молодого господина, отчаянно качая головой:

– Я солгала! Я все время говорила ей, что письма от молодого господина приходили только к ней! Госпожа Асэби ни в чем не виновата! Поэтому прошу, братец, возьмите госпожу Асэби в жены! Иначе я не вынесу, – со слезами еле слышно шептала Фудзинами. – Мне так хотелось, чтобы госпожа Асэби стала вашей супругой. Я даже говорила себе, что не прощу вас, если вы этого не сделаете. Если это будет не она, я…

– Почему? – Молодой господин смотрел на сестру с непроницаемым лицом, по которому никак нельзя было прочитать его мысли.

Под его взглядом Фудзинами подняла голову и, взглянув на брата, снова залилась слезами.

– Я… я… братец, я вас… я вас… – прерывисто всхлипывала Фудзинами, сверля брата взглядом. Она несколько раз пыталась что-то сказать, но захлебывалась, и изо рта у нее вырывались только невнятные обрывки слов. Дрожащими губами она произнесла: – Братец, а вы любите меня? Даже после всех глупостей, что я наделала?