…Нет, что-то не то! Обычно чары действовали быстрее. Я в отчаянии стиснула рану, выжала еще крови, размазала по татуировке. На этот раз липкая бегучая кровь жадно впиталась в плетеный узор, выплеснулась за края, покрыла кожу красной пленкой. Все тело напряглось, словно я вышла в морозную ночь.

Я сорвала рубашку, провела руками по чужому телу, наслаждаясь изгибами роскошных форм, контуром осиной талии, нежным кружевом голубых жилок, расписавшим бледную, полупрозрачную кожу. Длинные черные волосы ниспадали почти до пояса, огромные фиалково-синие глаза смотрели на меня из зеркала, наглые, самодовольные. Да, Роза была красотка, по крайней мере телом. Натуральная женщина-вамп. Наверное, за это Малик и передал ей Дар.

При этой мысли я подняла голову и посмотрела на него — его глаза были пустыми, бесстрастными озерами. Теперь я слышала, как бьется его сердце — медленно, слабо, чувствовала его голод — сладкий медный привкус во рту. Насыщенный аромат пряностей заполнил тесную кабинку, смешался с нотой медовой крови, и перед глазами у меня все поплыло от желания, в груди потеплело от предвкушения. Я втянула запах голода — он скрипнул зазубренными краями о точильный камень моей жажды. Я хотела крови, я не могла без нее обойтись. Так давно мне не удавалось ее отведать, так давно я ограничивалась только ядом! Моей добычей были только люди-наркоманы или пленные полукровки, и пила я лишь столько, чтобы не умереть с голоду или чтобы избавить их от заражения. Но Малик был не человек и не полукровка. Я глядела на него, слушала шепот его крови, знала, что получу от него все, что пожелаю, — и в мыслях крепла уверенность в том, что он, как всегда, готов на все. Он мне не откажет, не сможет отказать, — ему не позволит совесть, память о том, во что он меня превратил. Мысли копошились в голове, словно пиявки, — и чужие, и знакомые одновременно, — и я, водя языком по острым клыкам, пыталась разобраться, что происходит на самом деле, что думаю я сама.

Но мне мешал голод.

Голод требовал Малика — и немедленно.

Я улыбнулась — натренированной улыбкой соблазнительницы — и медленно двинулась к нему. Подняла руки, медленно расстегнула верхнюю пуговицу френча. Малик стиснул зубы, в глазах мелькнул испуг, — но он ничего не сказал и ничего не сделал, чтобы остановить меня. Я не спеша спускалась вниз — две, три, четыре, пять пуговиц, — потом распахнула френч, стянула его. Френч мягко соскользнул на пол, а я уже схватилась за черную футболку и разорвала ее, обнажив идеально гладкую белую кожу, точеные мышцы, шелковистый треугольник черных волос, спускающийся по поджарому животу. Подавшись вперед, я прижалась к твердой плоти над сердцем и, приоткрыв рот, царапнула кожу клыками. Малик вздрогнул, и я подняла глаза и увидела, что он смотрит на меня сверху вниз и в зрачках у него мерцает страсть. Внутри завертелась яркая спираль удовольствия.

Я целовала его, опускаясь все ниже и ниже, нащупывая губами шрам под сердцем — шрам от моего кинжала, который он не стал залечивать, хотя и мог. Под кожей разливалась кровь, шрам расцвел алым, словно роза. Я укусила его — острые клыки пронзили тугую плоть, впились в сердцевину розы, сладкая кровь наполнила мне рот, она пахла пряным нектаром, лакрицей, рахат-лукумом, скользила в горло, растекалась по телу сверкающей прохладой, доводя меня до грани безумного, головокружительного наслаждения — до грани, не дальше. Я с неохотой отняла губы и облизнула ранки, чувствуя, как трепещут под языком мышцы. Кровь Малика, голод Малика пульсировали во мне, словно обещание всего на свете, и я выпрямилась, огладила ладонями его плечи, вдавила пальцы в жилистые бицепсы, а потом приникла к нему всем телом, прижалась пышной мягкой грудью к его груди — жесткой, холодной. Малик застонал, стон отдался эхом во всем моем теле, дыхание щекотало мне шею. Я запустила пальцы ему в волосы, заставила откинуть голову, приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться губами до медленного биения под ухом. Аромат мускуса дразнил мне ноздри, я принялась лизать тонкую кожу, оставляя на ней длинные влажные полосы, ощущая соленый медный вкус его пота, и у меня свело челюсти от голода. Мне хотелось наполнить рот его мерцающей кровью, так хотелось, что само ожидание превратилось в утонченную пытку. Малик содрогнулся, я ощутила животом его налитую твердость. Между ног заструился жидкий жар, грудь набухла, соски отвердели до боли…

Мое тело требовало не только крови.

Я снова приподнялась на цыпочки, обвила талию Малика одной ногой, раскрылась перед ним, потерлась нежной набухшей плотью о жесткую ткань его брюк. Прижалась губами к мягкой коже на горле, вобрала ее в себя, предвкушая, когда же можно будет пронзить ее клыками. По всему телу пробегали волны наслаждения, я снова приникла к Малику — мне не терпелось ощутить, как он врывается в меня, как его кровь струится мне в горло, как его клыки пронзают мне плоть…

Я скользнула рукой вниз, по шелковистой стрелке волос на груди, пальцы сомкнулись на пряжке ремня. Пульсирующий жар между ног стал невыносимым, я рванула пряжку и…

— Нет. — На запястье сомкнулись ледяные тиски. — Я не хочу.

Я попыталась вырваться — губы по-прежнему скользили по коже, бедра ходили ходуном.

Он не может мне отказать, мне надо впустить его в себя, мне надо, надо, надо!

Тогда Малик заломил мне руку за спину, дернул вверх — но и боль показалась мне знаком любви. Тогда он свободной рукой схватил меня за волосы и отодрал от собственной шеи.

Он мне не откажет, я не позволю!

Я ударила его со всей силы ладонью в подбородок, снизу вверх, — голова его крепко стукнулась о стенку лифта, — пнула пяткой в колено, визжа от обиды и злости. Малик пошатнулся, начал падать, вырывая мне волосы, — заломленная рука неловко подвернулась, плечо едва не вывихнулось. Мы рухнули на пол — я оказалась снизу. Боль обожгла спину, рикошетом отдалась вдоль хребта. Я снова завизжала, обнажила клыки — впиться ему в горло, купаться в его крови, отыметь его наконец…

Обхватив его ногами, я скрестила щиколотки у него за спиной, прижала его к себе. Он смотрел на меня с бешеной яростью в черных глазах, ощерился, сверкнул четырьмя острыми клыками. Я ерзала под ним, распаляла его, плечо так и горело, но между ног от этого становилось только жарче. Малик утробно зарычал, заставил меня повернуть голову в сторону так, что жилы на шее натянулись, — и я подставила ему горло.

Где-то в глубине моего существа заворочался холодок страха — и притупил страсть.

Малик еще сильнее заломил мне руку, боль стала невыносимой. Страх смела волна похоти.

— Сломай кость и трахни меня! — взмолилась я. Бедра сводило от неутолимого желания — и какая-то часть меня при этих словах скорчилась от ужаса.

Ярость в его глазах превратилась в жаркое пламя, пламя лизало меня, сжигая плоть до костей.

— Нет, — сказал он. — Не стану.

— Сломай мне руку и трахни меня! — заорала я ему в лицо. — Ты же этого хочешь!

— Тихо, — велел он, неотрывно глядя мне на горло, и я замолчала и стала ждать, оцепенев от его приказа, мечтая, чтобы он подарил мне боль, томясь по ней, зная, что он способен доставить мне наслаждение только болью.