Рафферти перевел взгляд на меня. Глаза у него были золотистые, как у ястреба, и смотрели так же безразлично, отрешенно и жестоко – такой уж хищную птицу создала природа. Я вдруг почувствовал, что боюсь его.

– Георадар, – сказал он. – Мы тоже ими пользуемся, да. Но только если нужно отыскать что-то большое на значительной территории – например, какое-нибудь массовое захоронение или схрон с оружием на холме или в долине. Тут же мы не знаем, что ищем, – может, оно вообще вот такое. – Просвет шириной в дюйм между большим и указательным пальцем. – И если взять радар, придется копать всякий раз, как он засечет камень или дохлую мышь. В общем, та же работа, только мороки больше.

– Тогда нет. Ни за что на свете, – ответил я. – Мы не сделали ничего плохого. И вы не имеете права просто так взять и уничтожить наш сад…

Хьюго тяжело опустился на табурет у стола.

– Я понимаю, что это чертовски несправедливо по отношению к вам, – мягко перебил Рафферти, и я захлебнулся негодующим клекотом. – В нашем деле такое сплошь и рядом: люди ни в чем не виноваты, просто оказались не в то время не в том месте, а потом ни с того ни с сего являемся мы и портим им настроение – или сад. Вы правы, это ненормально. Но выбора у нас нет. У вас в саду труп. И нам нужно выяснить, что случилось.

– А нельзя ли это выяснить как-то иначе? Мы же не виноваты, что он умер, или она, или…

– Если вам угодно, я получу ордер, – так же мягко ответил Рафферти, – но только завтра, а значит, мне снова придется оставить у вас на ночь дежурного. И все затянется. Если же вы позволите нам начать немедленно, то мы постараемся за пару дней закончить и оставить вас в покое.

– Только я вас очень прошу, – произнес Хьюго, опередив меня (уж не помню, что я собирался сказать), – повремените часок-другой. Дело не только во мне и Тоби. У нас сейчас в гостях родственники, и они тоже не обрадуются, если вы приметесь перекапывать сад. Будет проще, если вы дождетесь их ухода.

Рафферти перевел взгляд на Хьюго.

– Хорошо, – согласился он. – Все равно нам нужно пообедать. Давайте договоримся на полчетвертого, устроит? Ваша родня к этому времени уже уедет?

– Я об этом позабочусь. – Хьюго потянулся к трости, другой рукой оперся о стол, чтобы встать. Под глазами у него чернели круги. – Тоби, будь другом, принеси блюдо для пирога.

В три часа Хьюго объявил, что устал, но остальные далеко не сразу поняли намек – давай я вымою посуду; нет, мне не трудно, что ты; эти в саду вас точно не обеспокоят? – так что Хьюго в конце концов не выдержал:

– Как ты себе это представляешь, Луиза? Что нам сделают полицейские – головы разобьют? И чем ты в таком случае нам поможешь?

В итоге все продукты завернули в пищевую пленку и аккуратно разложили в холодильнике, выдали нам с Хьюго и Мелиссой исчерпывающие юридические инструкции, как быть, если копы сделают то-то и то-то, и гости, продолжая оживленно болтать, хлынули на улицу и оставили нас одних.

Мы стояли втроем у застекленной двери и наблюдали за работой полиции. Они начали от задней стены. Всего их было пятеро: Рафферти, двое мужчин и женщина в форме и еще кто-то в комбинезоне, все в дождевиках, резиновых сапогах и с лопатами. Несмотря на стекло и разделявшее нас расстояние, я слышал, как лопаты врезаются в землю. Мы опомниться не успели, как грядка с клубникой превратилась в кучу грунта, кустики дикой моркови и колокольчиков отшвырнули в сторону, раскидав бледные корни, и в дальнем конце сада протянулась широкая полоса взрытой черной земли. Вдоль нее неторопливо ходили копы, останавливались, поднимали что-то, рассматривали, советовались и выбрасывали. Над ними недвижно нависли густые серые тучи.

– Вот не думал, что все так обернется, – сказал Хьюго, непринужденно и даже вызывающе привалясь плечом к косяку, но я видел, что больная нога его трясется. – А следовало бы догадаться.

Над задней стеной показалась голова, потом рука с телефоном, подрагивавшая оттого, что чувак явно старался не упасть с того, на чем он там стоял.

– Это еще кто? – удивился я.

– Репортер, – угрюмо ответил Хьюго. – Утром, пока вы спали, перед домом околачивались двое. Один даже пытался взять интервью у соседки, миссис О’Лохлин, когда она вышла на улицу, но она, разумеется, дала им от ворот поворот.

Я хотел было выбежать в сад и прогнать урода, но там маячили копы, причем не обращали на него ни малейшего внимания. Репортеру удалось-таки сделать пару кадров так, чтобы рука не дрожала, и он исчез. В следующее мгновение показалась голова другого, а потом и рука с телефоном.

– Они по очереди подсаживают друг друга, – сказала Мелисса и отошла от двери.

– Шпионы чертовы, – раздраженно буркнул Хьюго. – Одно дело – торчать на улице возле дома, но сад – частная территория. Почему полиция их не прогонит? Неужели так и будут стоять и смотреть?

Второй чувак сделал снимки и тоже скрылся за стеной. Мы выждали еще немного, но больше никто над оградой не появлялся. Тучи опустились еще ниже, небо потемнело, налилось тревожной синевой.

Копы закончили осматривать полосу земли и принялись за новую. С самым крупным кустом розмарина им пришлось повозиться, но в конце концов они его выкопали. Немного погодя к нам размашистым шагом подошел Рафферти и, не вдаваясь в подробности, вежливо попросил нас уйти куда-нибудь в другое место.

Весь понедельник лило без передышки, дождь шел стеной. Накануне вечером я снова принял ксанакс, и сны мне снились дурацкие – тот высокий полицейский в форме, которого оставили на ночь дежурить под вязом, каким-то образом пробрался в нашу с Мелиссой спальню и сидел в кресле в углу, уткнувшись в игру на телефоне, лицо его в сине-белом свете казалось одутловатым, нездоровым; я то и дело просыпался, поглядывал на него и снова проваливался в беспокойное забытье, в конце концов мы с Мелиссой сдались, перебрались в свободную комнату, но коп уже поджидал нас там с телефоном в руке, опершись на старый форт.

Я проводил Мелиссу до остановки; мы шли молча, вжав головы в плечи. Поболтался с Хьюго по дому, загрузил посудомойку, разобрал стиральную машину, и все это время копы в саду (в коконах дождевиков, струйки воды текут по рукавам и с кромки капюшона) втыкали в землю лопаты и с мрачной решимостью вырывали маргаритки. Сушильная машина давно сломалась, но обычно нам это не мешало, мы развешивали белье на веревке во дворе, сейчас же веревку отвязали, она унылыми кольцами свисала с крючка в стене сада, а конец ее валялся в грязи. Стойка для сушки у Хьюго была всего одна, и когда на ней закончилось место, пришлось развешивать белье на батареях и спинках стульев, отчего столовая приобрела бедняцкий вид. Подняться в кабинет и сесть за работу нам удалось ближе к обеду.

Я просматривал на ноутбуке Хьюго результаты переписи 1901 года – чувак из Австралии никак не мог разыскать прабабку, которая вроде бы жила где-то в окрестностях Фишембл-стрит, – и проверял оригиналы бланков: вдруг в записи вкралась ошибка. Сидевший за столом Хьюго медленно переворачивал страницы, то и дело замирая, и я гадал, то ли он над чем-то задумался, то ли его отвлек слабый стук лопат и голоса за окном (все громче и громче, копы приближались), а может, он просто-напросто позабыл, чем занимался. Перед глазами у меня снова плыло, не то от усталости, не то от ксанакса или еще от чего, но слова на странице двоились. В общем, работа у нас обоих продвигалась вяло.