Фары сзади не отставали, но и не приближались, оставаясь по-прежнему довольно далеко, «крюзер» несся, как крейсер по пыльным волнам, вызывая даже некоторое удивление такими способностями. Все же «полицейский пакет» штука сильная, этой машиной и таранить можно, и по колдобинам носиться, и на бордюры на ней запрыгивать. Подумав, я включил синюю мигалку, которая так и стояла на крыше. Фары вдруг резко отстали – то ли испугались мигалки, решили, что копы приехали, то ли увидели «Камри» и трупы своих. Не так это и важно.

Вот дорога, шоссе уже, машин мало, ближайшие фары совсем далеко, тормозить не надо. Вывернул с боковой, отключил мигалку, дал по газам, резко удаляясь от нехорошего места. Вздохнул глубоко, с облегчением.

Куда дальше? В принципе, тут вокруг места пустынные и проселков много, причем ведущих в никуда среди них тоже хватает, грунтовки всякие. Я даже видел пару съездов с противоположной стороны. Они все и на гугл-картах есть, сейчас открою.

Кстати, если бы Браун не боялся, сзади бы так потом не перло. А воняет в салоне, будто там что-то прокисло. Гнилое нутро наружу лезет, наверное. Потеет со страху, гнида.

Ночью в пустыне прохладно, жара уходит. Тишина, звезды, шуршание песка под лопатой и пыхтение копающего Брауна.

– Глубже, глубже давай, – поощрил я его. – Еще пару футов. Тут песок, легко копать, старайся.

Я ему не задал пока ни одного вопроса, и это пугает его больше всего. Привез в пустыню, выволок из машины, расстегнул наручники и выдал лопатку, которую достал из багажника. Приказал копать яму. Вот и все, что пока здесь успело произойти. Когда Браун что-то попытался сказать, я просто навел глушитель карабина ему в лицо. Этого хватило, он заткнулся и сейчас стоит уже почти по пояс в песке. Устал, дышит тяжело, при этом боится так, что иногда зубы стучат.

– Далеко песок не разбрасывай, на край ямы сыпь, – подсказал я ему. – Он еще понадобится.

Была у меня мысль вызвать Патрика, но все же я ее отмел – у него и другие дела есть, и как-то мало я его знаю все же, пусть за него и поручился отец О’Мэлли. Вот с Джеффом, который остался в Панаме, я знаком много лет, так что точно знал, что могу на него рассчитывать в любых обстоятельствах, а Патрик…

А если все же ему придется принимать присягу в суде? Что тогда? Американцы люди своеобразные, многое в их поведении мы не всегда можем просчитать, равно как и они в нашем. Для них написанный на бумаге закон – это уже нечто такое, через что переступить сложно, а мы через бумаги переступаем легко, подчас даже не задумываясь. Что один человек написал, для другого может быть и переписано или проигнорировано. Мы как-то больше к справедливости тяготеем, а в английском языке и понятия-то нет такого – «справедливость». Есть «честность», типа «честная драка» или там «поделить по-честному», есть «лояльность», есть та самая «законопослушность». А вот «справедливость» даже объяснить невозможно.

Так вот, на мой взгляд, убить и зарыть в пустыне нелюдя-убийцу – это справедливо. Для Патрика это будет «нормально» и даже «честно», но вот если придется столкнуться с законом – что тогда сработает? Я не знаю. Поэтому лучше так, сам все сделаю, а ему расскажу… в части касающейся.

Как бы Джеффа сюда переманить? Не хочет он в Америку.

А Браун между тем продолжал копать. До тех пор, пока я не сказал ему:

– Хватит. Откинь лопату ко мне.

Он осторожно, стараясь меня не провоцировать, бросил лопатку к моим ногам.

– Теперь я дам тебе шанс, – сказал я ему, глядя на него сверху. – Если мы с тобой найдем общий язык, то ты останешься жить. Как Джонсон ваш… или Николсон, не знаю, что тебе ближе.

– Джонсон жив? – Браун посмотрел мне в лицо, может быть, в первый раз, до этого он избегал встречаться глазами.

– Я отвез его до границы с Коста-Рикой и отпустил. Даже дал денег, – усмехнулся я. – Не очень много, но дал, за то что он слил мне всех вас, списком, с адресами, какие знал, и всем прочим. Где он сейчас – не имею ни малейшего представления.

На самом деле Николсон зарыт в лесу возле Атлантического побережья Панамы, в одной могиле с Луис Гонсалес и японкой Сатори, которых застрелил отец Луис. Николсон же сам могилу и вырыл. А я его застрелил и всех их закопал. Но Брауну знать об этом совсем не обязательно. И да, это не совсем вранье, потому что я, желая разговорить Николсона, как раз обещал сохранить ему жизнь, отвезти на коста-риканскую границу и дать денег. Он и разговорился. Правда, я его еще и пытал.

– Мы держали его у нас на складе неделю, пока не убедились в том, что он не врет, – врал, не моргая, я. – Потом я его отвез. Если у нас с тобой… все будет как надо, ты тоже посидишь у нас. А потом свалишь отсюда. Как – не знаю, автобус возьми или купи машину. Только кредитки тебе бы лучше не светить, мой совет.

Есть, по глазам вижу, что он уже усвоил мысль о том, что можно избежать вот этой самой ямы в темной пустыне. Мы обсуждаем детали, он думает о деталях, это как бы подразумевает, что главная проблема – остаться в живых, – она уже решена вроде как. Это как в свое время, в девяностые еще, один бандит, знакомый мне, объяснял, что «ты когда лоха грузишь, ты с ним еще про будущее поговори, скажи, что это ему просто сейчас так не повезло, но что будет у вас совместный проект, что наживете вместе, и ему тогда легче на тебя последнюю хату отписывать, вроде как не все потеряно, не лох он в таком случае, а коммерс». Вот и с Брауном я сейчас по той же схеме.

Браун энергично закивал.

– Есть наличные? – спросил я даже требовательно. – Или дать могу. – Я вытащил из кармана пачку купюр, перехваченную резинкой, около тысячи, показал ему.

– Есть наличные. – Он уставился на деньги.

– Будешь говорить? Давай вот так. – Я включил телефон в режим видеокамеры. – Я тебя спрашиваю, а ты сюда говори. И убеди меня в том, что ты не врешь, а то так в яме и останешься, у нас еще ничего не закончилось. Понял?

Браун закивал.

– На многие вопросы я ответы уже знаю, так что задам их для контроля. Как поймаю в первый раз на вранье – прострелю ногу. Потом вторую. И так далее. Понял?

Опять кивок. Глаза преданные, как у собаки, созрел для беседы, а всего лишь яму выкопал.

– Тогда первый вопрос: кто из вас живет на Пайнс-роуд в Сидоне?

– Жаклин, – сразу ответил он. – Моя девушка.

– Настоящее имя?

– Это настоящее, она из Бельгии. Ее помещали в психиатрическую для детей, но никогда не осуждали.

Даже спрашивать не надо, за что ее помещали. Нелюди же, темная сторона. На нее и материалов нет никаких, скорее всего, потому что Европа, врачебная тайна и права несовершеннолетних. Все это надо соблюдать, кроме прав жертв.

– Фамилия?

– Делануа.

– Чем она у вас занимается?

– Она у Энн личный помощник.