Наша общая квартира с двумя сестрами (а у мамы в Москве жили еще две сестры) являлась центром притяжения для московских родственников – на всякие праздники именно здесь собирались все с детьми. На Новый год Надежда Петровна пристраивала ватную бороду и усы, облачалась в длинный тулуп и являлась с «мешком подарков» к елке в нашу «большую» комнату (у нее был большой дедморозовский опыт по детскому саду). Дети постарше знали, что Дед Мороз ненастоящий, а маленький Валерочка 3-х лет, младший сын Зинаиды Петровны, в первый раз испугался. Дети получали подарки, и вот тогда начинался большой концерт с открыванием и закрыванием «занавеса», что особенно впечатляло.

Надо сказать, что и взрослые не заставляли себя просить. Отец брал свою мандолину (у него еще со студенчества была мандолина-прима), Алексей Петрович (брат мамы) – гитару, и начиналась музыкальная импровизация, сольное и хоровое пение, причем отец вел мелодию, дядя Алеша вторил, остальные подпевали.

В 1948 году Олег пошел в школу, мужскую школу № 1. Появились школьные заботы. Уроки, задания, чистый воротничок, стрижка наголо, экзамены каждый год, начиная с 4-го класса, а тут еще кружок по фортепиано в клубе им. Третьего Интернационала.

Что касается воспитания детей в семье, то каких-то специальных воспитательных и назидательных мер не принималось. Отец считал, что семья уже сама по себе формирует и воспитывает ребенка своим примером, своим укладом, традициями. И то, что изначально, генетически заложено, обязательно проявится. Его принцип – «настоящий человек сам себя воспитать должен» (любимая его цитата из Базарова) и кредо – «научить нельзя – можно только научиться».

Отец много работал, он был настоящим трудоголиком сталинского призыва… Вставал в 6 утра, зарядка, завтрак и на работу. Обедал дома, полчаса отдыха и опять на завод – рабочий день не нормирован, работал столько, сколько требовалось – модернизация, рационализация, выполнение и перевыполнение планов и пр. Однако, несмотря на объем работы и руководящие должности, платили на заводе мало и особого достатка в доме не было. Мать не выходила из режима строгой экономии. Однако, видя желание детей заниматься музыкой, исхитрились приобрести пианино, не очень качественное, но с этим тогда вообще было трудно.

Что касается уроков и вообще учебы в школе, то здесь все заботы и переживания ложились на мамины плечи. Ее вызывали в школу по разным поводам, она ходила на родительские собрания, состояла в родительском комитете. Олег учился неровно, очень импульсивно. Он мог написать блестящее сочинение по «Ромео и Джульетте» Шекспира, а большей частью отделывался формальными стандартными отписками. Но хотя бы по большей части школьных предметов успехи были весьма посредственны, в обычных троечниках он не ходил, был «на особом счету». Вся школа знала, что он Артист (роль негритянского мальчика по имени Снежок в одноименной пьесе С. Михалкова в постановке драмкружка клуба им. 3-го Интернационала). Он популярен, много читает, любит литературу и историю, много знает наизусть стихов и песен, у него отличная память, быстрый ум. Он обладает хорошим чувством юмора и иронией, он всегда в центре внимания и частенько на уроках позволяет себе шутку или острое словцо, что вызывает бурную реакцию и приводит к известным последствиям. Так, отвечая у доски на вопрос об успехах сельского хозяйства, он стал развивать свою теорию: «А что, если нам завести в школе корову?! Мы бы ее пасли по очереди где-нибудь возле пруда. Вечером пригоняли бы, доили в учительской, учителя и ученики пили бы свое парное молоко. Нет, пожалуй, в учительской поместились бы 2–3 коровы! Еще лучше!» Урок был сорван. Правда, учительница была с юмором, поддержала игру. И все обошлось…

С математикой и физикой дело было сложнее. Но он как-то выкручивался. Девочки-отличницы давали списывать, а учителя были снисходительны.

В 1952 году отец получил отдельную квартиру и мы переехали в новый дом. (Сюда же чуть позже путем обменов переехали и Мельниковы, в квартиру прямо над нами).

На фронтоне дома значится 1953 г., то есть когда мы переехали, он еще строился, и часть дома стояла в лесах. Олег уже много позже рассказал, как они бегали по этим лесам, и под ним однажды сломалась доска, и он летел 2 или 3 пролета, пока не удалось уцепиться за каркасную трубу.

Клуб со всеми своими драм-, муз– и прочими кружками оказался совсем рядом через дорогу, а вскоре здесь поблизости, буквально во дворе дома построили и школу – городскую школу № 2, куда Олег и перешел. К этому времени раздельное обучение отменили.

Будучи в 8 или 9 классе, Олег стал заниматься в студии художественного слова при ЦДДЖ. (Центральный Дом детей железнодорожников). Руководила студией Маргарита Рудольфовна. (К сожалению, ее фамилия в памяти не сохранилась). К ней Олег питал искреннюю любовь и признательность всю жизнь. Она пробудила в нем профессиональный интерес к художественному слову и к сцене, вселила в него уверенность, веру в свой талант.

Очень яркое, до слез воспоминание. 1955 год, лето. Я студентка МЭИ, 4-й курс. Возвращаюсь со студенческой практики из Новосибирска, не была дома почти 2 месяца. Решаем с Олегом как-то отметить нашу встречу. Едем в Москву в центр, погода отличная, солнечная, бродим по Горький-street, едим мороженое, в проезде Художественного театра заходим в фото-ателье, фотографируемся… В кинотеатре «Метрополь» идет фильм «Возраст любви» с Лолитой Торрес. Фильм нравится, мелодии запоминаются, настроение прекрасное, музыка продолжается… (Олегу – 14, мне – 22).

ЦДДЖ устраивал концерты своих кружков на различных площадках. В 1958 году его хор под руководством С. О. Дунаевского и другие кружковцы предприняли гастроли на стройку железнодорожной линии Абакан-Тайшет. Об этом писала «Пионерская правда» и поместила фотографию коллектива, на которой в последнем ряду высоченная, худющая фигура Олега. Он все время был маленьким и худеньким, а в 15 лет сразу «выстрелил» до 186 см. Правда, жирку так и не набрал, но был жилистым, спортивным, тогда еще не сутулился. Играл за школьную баскетбольную команду, отличался мгновенной реакцией. В противной команде предупреждали: «Особенно держать этого длинного кудрявого!» Любил и играл в футбол, всю жизнь верно болел за «Торпедо», дружил с некоторыми игроками.

В 1959 году, как, впрочем, и всегда, в театральные был очень большой конкурс, и Олег для подстраховки решил пробовать и в Школу МХАТ, и в Щепкинское. Успешно прошел туры и там и там, но когда пришли предложения продолжать экзамены, выбрал Малый. Наверное, потому, что именно здесь, читая «Мцыри», он испытал такой необыкновенный подъем, такое вдохновение – как Пушкин перед Державиным – «голос мой отроческий зазвенел, в глазах дрожали слезы…» Комиссия была «впечатлена», а В. Н. Пашенная, член приемной комиссии, всегда очень строгая и неприступная, встречаясь с ним уже студентом, хоть и не вела его курс, всегда очень тепло с ним раскланивалась.

Курс актерского мастерства у них вел Н. А. Анненков. Отчитывая кого-нибудь за пропуск занятия, говорил: «Вот Олегу можно пропускать, а тебе ни-ни». Олег был у него любимым учеником, о чем сам Николай Александрович говорил и накануне своего 100-летнего юбилея, вспоминая свой славный выпуск, в котором были и Михаил Кононов, и Виталий Соломин, и Виктор Павлов.