И далее:

Доллард и Миллер (Dollard and Miller, 1950) в книге, тезисы которой приобрели широкое распространение, попытались объединить теорию Маурера-Миллера и популярные «динамические» взгляды Фрейда. Попытка состояла в переводе идей Фрейда на язык теории научения, в частности, теории Хьюллиан (Hullian). Однако, в конечном счете, эта попытка оказалась бесплодной, поскольку на ее основе не удалось сделать ни одного заслуживающего внимания прогноза относительно поведения животных или человека.

Концепция Уотсона-Маурера-Миллера развивалась по самым разным направлениям как со стороны экспериментаторов, так и со стороны клиницистов. Краткий обзор критических замечаний является существенным для понимания того, какие изменения пришлось внести в эту концепцию, чтобы она стала созвучной современному знанию.

Первый и очень важный упрек заключался в том, что теория Уотсона основывалась на изучении единственного случая, – а именно случая с маленьким Альбертом. Впоследствии экспериментаторы (English, 1929; Bregman, 1934) не смогли повторить результатов, легших в основу концепции. Это наводит на мысль, что явление, о котором шла речь, очень сильно зависит от индивидуальных различий, а теория Уотсона не оставляла для них места. Конечно, автор говорит о том, что «возможно, придется признать, что такая стойкость условных реакций, выработанных в раннем детстве, характерна для конституционно-неполноценных людей» (Watson and Rayrer, 1920, p. 14). Однако эта единственная фраза противоречит настойчивым утверждениям в основных трудах об абсолютном господстве окружающей среды и малом влиянии генетических факторов на поведение человека. Кроме того, понятие «конституционной неполноценности» не имеет ни экспериментальной, ни теоретической основы.

Подобно Фрейду и Скиннеру, Уотсон признает генетику только на словах – ни один из троих серьезно не занимался точным установлением природы генетического компонента или постановкой экспериментов, необходимых для подтверждения гипотезы.

Огромная важность индивидуальных различий в генезисе невроза не вызывает сомнения (Eysenck and Rachman, 1965), но, как мы увидим, безуспешность попыток последователей Уотсона повторить результаты его исследования, вероятно, вызвана другими причинами.

Суть второго критического направления сформулировал Зелигман (Seligman, 1971), отметив, что фобическая тревожность «вызывается относительно непроизвольным и ограниченным набором объектов: боязнью пространства, боязнью определенных животных, страхом перед насекомыми, боязнью высоты, темноты и т. д. Это относительно распространенные, обычные фобии. Крайне редки, если вообще встречаются, боязнь колючей травы, инструментов, электрических розеток» хотя эти предметы могут ассоциироваться с травмой. Набор стимулов, потенциально вызывающих тревожность, представляется не произвольным, а связанным скорее с выживанием человеческого вида в ходе эволюции, чем с такими недавними открытиями и изобретениями, как автомобили, аэропланы и ружья, которые с рациональной точки зрения потенциально должны представлять гораздо больший источник фобических страхов.

Это утверждение противоречит важнейшему постулату, принятому и Уотсоном, и Павловым, а именно постулату эквипотенциальности. Согласно ему, неважно, какой выбирается условный стимул при выработке условной реакции, главное – его сочетание с безусловным стимулом. Павлов (1927) пишет: «Любое произвольно выбранное обычное явление может быть превращено в условный стимул – любой визуальный стимул, любой звук, любой запах, стимуляция любого участка кожи». Ясно, что этот постулат не объясняет фактов, касающихся фобической тревожности.

Третье критическое направление указывает на то, что в теории Уотсона для обусловливания требуются травмирующие или даже единственное травмирующее переживание (Seligman, 19G8; Kamin, 1969), и совершению неясно, каким образом то, что обычно не является определенно травмирующим событием, приводит к таким определенно выраженным последствиям, как тревожность, наблюдающаяся при развитии невроза. Травматическое обусловливание и обусловливание вследствие единственного переживания происходит во время войны, но оно не характерно для развития невротической тревожности в мирное время; теория Уотсона никак это не объясняет.

В-четвертых, в связи с теорией обусловливания невроза возникает следующая трудность. Она состоит в том, что в лабораторных условиях достижение обусловливания, как правило, зависит от точно подобранного 2-секундного временного сочетания УС (условный стимул) и БУС (безусловный стимул). Если интервал между ними будет меньше или больше, обусловливания не произойдет. Однако в реальной ситуации это происходит редко, и интервалы между условным и безусловным стимулами отличаются в ту или иную сторону от оптимального. Как же тогда возникают условные реакции на страх?

Этих четырех возражений, выдвигаемых против теории обусловливания Уотсона, можно избежать, если обратиться к гипотезе «готовности» Зелигмана (Seligman, 1970; 1971). Как мы помним, Уотсон не признавал теорию инстинктов Макдугалла (MacDaugall), т. е. теорию врожденных предрасположений к определенным поведенческим и эмоциональным реакциям, возникающим в определенных ситуациях. Принцип примата окружающей среды противопоставлялся Уотсоном филогенетическому анализу. В этом споре оказался прав Макдугалл – если не в деталях, то, во всяком случае, принципиально. Современная экология показала, что в рамках вида у животных действительно наследуются определенные страхи. Возможно, то же самое происходит и у людей. Признание этого является основополагающим в любой теории тревожности. Основываясь на одной из своих последних работ, Зелигман говорит, что «у людей существует большая готовность к научению фобиям. Подобно другим подготовленным отношениям фобии селективны, сопротивляются исчезновению, заучиваются даже при ослабленном действии и, вероятно, некогнитивны» (Seligman, 1971, р. 312). Другими словами, фобии зачастую инстинктивны, а объекты или ситуации, вызывающие их, «поставляют» условные стимулы, которые могут быть легко увязаны с реакциями страха и тревожности.