– Проклятье!.. Но те люди, которых я там оставила?..

– Убиты, ранены или в бегах. Я полночи провела в попытках выйти на след этого чертова Буридана, но все оказалось тщетно… Мне так и не удалось выяснить, что с ними стало – ни с Буриданом… ни с Миртиль…

Произнося это имя, Мабель украдкой взглянула на королеву, но на лице Маргариты не отразилось никаких эмоций.

После того, что произошло в Нельской башне, после бессонной ночи, после, наконец, только что услышанной новости, которая, казалось, не могла ее не взволновать, Маргарита выглядела такой спокойной, такой свежей и безмятежной, будто все это время спала крепким сном.

– Что с тем приворотным зельем, о котором ты мне говорила? – поинтересовалась она.

– Уже готово, моя королева!

– И тот, кто его выпьет, испытает все муки любви?

– Адские муки, госпожа. Муки души, сердца и тела, по сравнению с которыми колесование и травля собаками выглядят сущим пустяком, так как при последних страдает лишь тело. У того, кто выпьет этот напиток, госпожа, будет вечная рана на сердце, мучимая неутолимой тревогой душа и тело, горящее как в огне, который ничто не затушит. Поцелуй той, кого он любит, возможно, на какое-то мгновение ослабит этот жар, но не собьет. Этот мужчина полюбит ту, которая подаст ему этот эликсир. Полюбит вне зависимости от того, хочет он этого или нет. Полюбит неистово, страстно, даже если ненавидит ее. И его разрушенная воля ничего не сможет против этой любви. Он полюбит ее безумно, и эта безумная страсть не закончится даже в том случае, если женщина, которую он любит, умрет раньше него. Его исступление не ослабнет под ласками любимой женщины, но, напротив, усилится. Постепенно жар охватит все жизненные органы; вскоре кровь станет в его теле потоком лавы, мысль станет пожаром, и в этом медленном сгорании сердца, тела и мозга он ощутит, как умирает, и он умрет с теми же воплями, с теми же поношениями, с теми же проклятиями, с какими восходят на костер иудеи. Вот только пламя костра убивает за пару минут, а это пламя любви убивает несколько месяцев, возможно, год… год, который стоит ста лет ада!

Королева жадно впитывала в себя сказанное, даже не вспоминая про Миртиль.

– Хорошо, – промолвила наконец Маргарита, – через два часа Буридан будет в моей власти.

Мабель вздрогнула.

– Но Миртиль? – прошептала она.

– Когда Буридана схватят, он скажет нам, где ее прячет.

Мабель машинально кивнула: ее план возмездия рушился у нее на глазах.

– Но как Ваше Величество намерены схватить Буридана?

– Разве он не назначил на сегодня Мариньи встречу в Пре-о-Клер?

– И что же?

– А то, что Мариньи явится на эту встречу. Но явится с четырьмя ротами лучников. Я и Транкавель продумали план сражения, так что Буридан не преминет угодить в расставленные нами силки. Кстати, я и сама там буду.

– Ваше Величество поедут в Пре-о-Клер?

– Нет, но я буду в аббатстве.

– В аббатстве! – глухо пробормотала Мабель.

И с холодной злобой подумала, что дом, в который входила Миртиль, является частью Сен-Жермен-де-Пре.

– Ты будешь со мною, – продолжала королева. – Остановимся в хижине, в которой живет садовник аббатства.

Мабель побледнела. С губ ее едва не сорвалось проклятье.

«Боже!» – прошептала она про себя.

Тогда говорили: Боже, прежде – Судьба. Мы же теперь говорим: Случай.

Три термина, по сути, означающие одно и то же.

Все три выражают субъективные истины, то есть истины, которые в нас, но не вне нас. Все три передают удивление человека при встрече с феноменами, объяснить которые он не в состоянии.

Чувствуя свое бессилие в этом вопросе, человек призывает для объяснения некую постороннюю силу, и так как он не способен осмыслить то, что не имеет названия, он дает этой силе имя, навешивает на нее ярлык, помещает ее в баночку, которую, в свою очередь, ставит в один из ящичков своего мозга, откуда извлекает всякий раз, когда то бывает необходимо.

И тогда, кстати и некстати, по любому поводу, потому что это объяснение устраивает всё, упраздняя малейшую работу по поиску причин прямых и косвенных, люди говорят, что во всем виноват случай! Другие заявляют: «Так было угодно судьбе!»

Мабель, будучи не в силах понять, как цепь вполне естественных фактов привела Маргариту Бургундскую к дому, где укрылась Миртиль, воскликнула про себя: «Боже!»

Такое объяснение всему ее вполне устраивало, за тем лишь исключением, что Бог оказался к ней немилостив.

«А может, Господь не хочет, чтобы я мстила? – думала она. – Или же подает мне знак, что час еще не настал?.. Однако же я так много страдала, так много ждала. Ждала с ужасным терпением. Все те годы, что я нахожусь рядом с этой женщиной, ни единым словом, ни единым жестом, ни единым взглядом я не дала ей понять, как сильно ее ненавижу… Она видела лишь мои улыбки, и никогда – слезы, ни разу не слышала моих рыданий… Господи! Господи Боже, почему Ты хочешь, чтобы я ждала еще?.. Почему решил, что я мало страдала?.. Господи! Господи Боже! Молю Тебя, заклинаю избавить от этой пытки, коей станет для меня воссоединение Маргариты с дочерью! Прошу Тебя, умоляю, а если и мольбы недостаточно, то требую, именем Твоих собственных законов справедливости, оставить в моих руках орудие моей мести – дочь той, которая убила моего сына!..»

Так про себя взывала к Богу Мабель.

Эта угрожающая апострофа к Всевышнему ее успокоила.

Она представила, она была даже уверена, что какой-нибудь ангел подхватит ее обращение и унесет на небеса, к пылающему трону, где Вечность принимает людские мольбы, жалобы и угрозы.

Настоятель аббатства Сен-Жермен-де-Пре, мессир Клеман Маго, был довольно-таки неплохо сохранившимся мужчиной лет шестидесяти: живо глядя на мир из-под черных кустистых бровей, он, как правило, пребывал в агрессивном расположении духа, с ожесточенностью поддерживал права и привилегии своего сообщества, притом что особую ненависть питал к студентам.

Действительно, так уж повелось, что между монастырем Сен-Жермен и студентами во все времена шла открытая борьба.

Главным предметом этого спора был как раз таки Пре-о-Клер.

Студенты желали властвовать там безраздельно и то и дело посягали на религиозные владения. Аббатство, в свою очередь, плохо переносило подобное соседство и время от времени пыталось закрепить за собой кусочки земли, находившиеся вне его территорий.

Отсюда – и состояние перманентной войны, войны, в которой были свои кровавые эпизоды, свои герои, свои жертвы, свои засады, свои сражения в сомкнутых рядах, но которая все еще ждала своего Гомера.

Как и в большинстве войн, за каждой из противоборствующих сторон числились как победы, так и поражения: сколь часто студенты вынуждены были покидать поле боя с многочисленными потерями, столь же часто и монахи аббатства получали тумаки, без которых, естественно, предпочли бы обойтись.