И Ланселот Бигорн, выйдя из шеренг писцов, промолвил:

– Я выудил тела этих достойных сеньоров. Как и кем они были убиты? Вероятно, это знает лишь дьявол. Факт в том, что они были зашиты в мешок…

– Ланселот Бигорн! – прошептал Валуа, бледнея и отступая за спины лучников.

Но Бигорн, сделав вид, что заметил графа лишь сейчас, повернулся к нему, поклонился и фамильярно прокричал:

– Добрый день, монсеньор! Интересно послушать про утопленников, не правда ли?..

– Подожди, негодяй! – проворчал Валуа сквозь зубы. – Еще минута-другая – и ты никогда больше не сможешь рассказывать ни про утопленников, ни про тех, кто их утопил!

– Я явился сюда от имени этих двоих храбрецов, – продолжал Буридан, – явился для народа Парижа, угнетаемого вами, явился, наконец, для себя. Спрашиваю вас, сир Мариньи, для того ли вы здесь, чтобы принять мой вызов, а я вам предлагаю честное сражение до победного конца – будь то на кинжалах, пиках или даже палашах. Если вы уверены в своей правоте, прикажите вашим людям отойти и выходите биться.

– Я тебе обещаю: ты сегодня же будешь болтаться в петле, грязный разбойник! – прорычал Мариньи. – Эй! Стража! Лучники! Схватить этого бродягу!

– Вперед! – завопил Жан де Преси.

– Вперед! – повторили Шатийон и Мальтруа.

– Вперед! – заорали Гийом Бурраск и Рике Одрио.

Все смешалось. Писцы Базоши дрались с лучниками Готье де Шатийона; галилейцы, совершив быстрое круговое движение, оказались напротив роты Мальтруа. Студенты, объединившись в плотную группу, налетели на роту Валуа. Три битвы. Три рукопашных схватки, откуда неслись ужасные крики, ругань, проклятия, стоны раненых, хрипы умирающих. Уже через десять минут Пре-о-Клер представлял собой настоящее поле боя. Сражались группами, сходились один на один, взмывали палицы, свистели стрелы, сверкали и лязгали рапиры.

– За короля! – кричали лучники.

– За дьявола! – вопили студенты.

– Монжуа-Сен-Дени![29] На помощь! Вперед!

– Галилея! Галилея!

– Владетельная и победоносная Базош!

В центре этой чудовищной сумятицы, которой предстояло стать последним серьезным мятежом Университета, в центре этой кучи-малы, столкнулись лицом к лицу Мариньи и Буридан.

По крику Мариньи, по поданному им знаку, на Буридана набросились прево и его сержанты. Но два спутника юноши, те самые, что были в масках, обнажили свои тяжелые шпаги и принялись колоть всех, кто попадался под руку. В то же время Ланселот Бигорн, встав во главе группы, в которую не входили ни студенты, ни писцы Базоши, ни клерки Галилеи, но которая целиком и полностью состояла из таких же, как некогда он сам, грабителей и разбойников, навязал бой жандармам.

Не прошло и минуты, как, начав нести потери, сержанты отступили и смешались с лучниками Валуа.

Мариньи остался с Буриданом один на один.

Первый министр бросил быстрый взгляд вокруг себя, и увиденное заставило его содрогнуться от ярости. Лучники короля повсюду терпели поражение: рота Валуа была отброшена к Сене, рота Шатийона обращена в бегство, рота Мальтруа медленно отступала.

Из Парижа, где уже бил набат, доносились триумфальные крики восстания.

Мариньи спрыгнул на землю.

Буридан последовал его примеру, спутники в масках встали рядом.

Тут подоспел и Ланселот Бигорн, затем – толпа студентов, из которой неслось:

– Вздернуть Мариньи! На Монфокон его!

– Утопить кровопийцу бедняков!

– Монсеньор, – сказал Буридан побледневшему Мариньи, – вы согласны биться?

Мариньи вытащил шпагу.

В ту же секунду Буридан набросился на него, в то время как окружившие их студенты во весь голос завопили: «Ура!». По всему Пре-о-Клер разносились ожесточенные крики, а где-то вдали продолжал издавать свои настойчивые призывы городской набат.

Спутники Буридана вложили шпаги в ножны. Ланселот Бигорн и его товарищи сдерживали самых яростных из студентов, которые желали немедленно учинить над Мариньи расправу.

В этот момент прибыли победители – Гийом Бурраск и Рике Одрио – тогда как лучники пытались переформироваться вдали и разрозненными группками возвращались в Париж. Мальтруа был серьезно ранен. Шатийон сражался почти в одиночку. Валуа исчез. Прево укрылся в аббатстве.

Мариньи понял, что помощи ждать неоткуда.

Он начал отступать, с отчаянной энергией парируя наносимые Буриданом удары… У крепостной стены аббатства он заметил небольшой домик, который, казалось, врос прямо в стену. Туда-то и направил он свой отход…

Наседая на противника, Буридан время от времени бросал на этот дом беспокойные взгляды.

Двое его таинственных спутников в масках шаг за шагом следовали за продвижением дерущихся. Гийом Бурраск, Рике Одрио, Ланселот Бигорн и толпа студентов также следили за перипетиями битвы, в то время как по всему Пре-о-Клер отряды клерков атаковали последние группы лучников.

Наконец Мариньи удалось достичь цели.

Стиснув зубы, Буридан наносил удар за ударом.

Когда Мариньи уткнулся спиной в дверь дома, всем стало ясно, что ему пришел конец, и громкие крики заранее приветствовали смерть ненавистного министра.

– За Филиппа, за Готье и за меня! – вскричал Буридан, собираясь нанести порядком измотанному противнику решающий удар.

Крик ярости вырвался из уст его товарищей. Выпад не достиг цели!

Дверь дома распахнулась, и Мариньи заскочил внутрь нежданного убежища.

Студенты ринулись к дому, вопя:

– Сожжем его дотла!

– Фашины, несите фашины!

– Он – мой! – прокричал Буридан голосом, который перекрыл весь прочий шум. – Друзья, отойдите и позвольте мне завершить начатое.

Буридан поднял шпагу над головой и ворвался в дом.

Со свойственным их натуре непостоянством, перевозбужденные утренним сражением, гневные, окровавленные, почти все в той или иной степени искалеченные, студенты рассыпались по равнине, атакуя спасающихся бегством лучников и жандармов.

Двое в масках, император Галилеи, король Базоши и Ланселот Бигорн последовали за Буриданом – то ли для того, чтобы помочь юноше, то ли для того, чтобы защитить жилище от нашествия студентов.

В просторной комнате царил уют и порядок.