Думается, что подобные «косвенные свидетельства о посягательствах на приватное пространство» отражают в большей степени утверждения дореволюционной либеральной печати и последующей мемуаристики, чем реалии работы дореволюционной государственной системы. Комплекс источников по либеральному движению формирует представление о том, что у общественных деятелей при «самодержавном режиме» не было возможностей для публичной политической активности, поэтому вся их деятельность протекала в рамках частного пространства, – соответственно, вмешательство власти в лице политического сыска в эту деятельность и было нарушением границ частной жизни.

Полноценно ответить на вопрос, занималась ли политическая полиция Российской империи вмешательством в частную жизнь подданных, будет возможно в конце 4-й главы, после анализа стратегий поведения чинов политического сыска. Пока же стоит отметить, что проведенный во 2-й главе анализ терминологической динамики показывает: внимание к «либерализму» на уровне «идей», «высказываний», «убеждений» со стороны политического сыска было свойственно только чинам ГЖУ, в то время как служащие охранных отделений и Департамента полиции начинали писать о «либерализме», когда он принимал какие-либо организационные формы и проявлял себя не в виде разговоров, а в виде деятельности.

Однако какого рода деятельность «либералов» беспокоила политический сыск – частная или публичная?

Стоит отметить, что даже чины ГЖУ, настроенные внутри политической полиции в наибольшей степени «антилиберально», признавали нормой ситуацию, когда «либералы» существуют со своими убеждениями, но не распространяют их. Так, начальник Екатеринославского ГЖУ в политическом обзоре губернии за 1887 г. писал: «При поверхностном взгляде замечается спокойствие, перемена будто бы во взгляде на существующие порядки и общий строй, не слышится смелых рассуждений господ “передовых” о том или другом мероприятии… Твердая, неуклонная, но справедливая, гуманная и мудрая деятельность правительства, как во внутренних, так и во внешних делах, заставила молчать людей “недовольных”»675.

Начальник Черниговского ГЖУ следующим образом характеризовал членов правления местной общественной библиотеки в 1900 г.: «Между членами правления находятся лица… состоящие под негласным надзором или наблюдением, кои при всяком удобном случае обнаруживают враждебное отношение к распоряжениям высшей администрации». Получается, начальник ГЖУ считал проблемой не само по себе «враждебное отношение к распоряжениям высшей администрации», а то, что члены правления демонстрировали это отношение «при всяком удобном случае»676.

Отдельно стоит остановиться на терминах из делопроизводственной переписки, так или иначе связанных с публичной сферой, – «публика» (и однокоренные – «публично», «публичный» и пр.), «аудитория», «прения», «открытые высказывания», «демонстративность», «арена» и ряд других. При этом обращает на себя внимание и четкое разведение «публичного» и «частного».

В 1895 г. начальник Санкт-Петербургского охранного отделения сообщал в Департамент полиции о «публичном протесте», который планировали устроить члены Санкт-Петербургского комитета грамотности на предварительных «частных» собраниях: «Имею честь препроводить записку о собрании членов… комитета грамотности для обсуждения вопроса о форме и способах публичного протеста против состоявшегося положения комитета министров о передаче означенного комитета в ведение Министерства народного просвещения… на собрании в апреле настоящего года комитет грамотности… выбрал должностными лицами тех своих членов, которые на частных, организационных к выборам собраниях торжественно обещали в случае передачи комитета… сложить с себя должности и в публичных речах заявить, что при изменившихся условиях они признают невозможным продолжать свою работу на пользу народного образования… Члены комитета признали необходимым устроить частное собрание для обсуждения вопроса о форме и способах протеста против положения… все на собрании обещали воздействовать на знакомых и молодежь, чтобы публика встретила протест на собрании гробовым молчанием, а не протестом. Для надзора за поведением публики во время последнего собрания будут назначены особые распорядители, на обязанности которых будет возложено успокаивать всякие волнения в публике и даже удалять тех, которые будут выражать громко одобрение или порицание» (курсив мой. – Л.У.)677.

Частную жизнь противопоставлял публичной сфере начальник Тверского ГЖУ в политическом обзоре за 1899 г.: «Земские собрания служат главной ареной борьбы партий, и тут-то можно видеть, как либеральное большинство во что бы то ни стало проводит меры соответственно своему политическому направлению… Борьба этих партий издавна создала здесь политиканство во всем обществе, и можно сказать, что почти каждый из общества старается даже в частной жизни выказать свою принадлежность к какой-либо из этих партий»678.

О результатах так называемой банкетной кампании в 1904 г. писал начальник Черниговского ГЖУ: ужин в память 40-летия судебных уставов «послужил только для того, чтобы дать возможность Хижнякову… высказаться по поводу съезда земских деятелей, объявив при этом публично постановления съезда»679. Через месяц начальник этого же ГЖУ сообщал в Департамент полиции о собрании в педагогическом кружке: «Должен был читать свой доклад Н.Н. Мясоедов – товарищ председателя Новгородского окружного суда, известный уже кружку прекрасным даром слова, либеральностью воззрений и парадоксальностью своих убеждений, этого было, разумеется, более, чем достаточно, чтобы собрать многочисленных слушателей доклада, как членов кружка, так и случайных посетителей, среди которых было немало лиц, скомпрометированных в политическом отношении, заранее предвкушавших прелесть публичного свободомыслия» (курсив мой. – Л.У.)680.

Печать – легальный институт, имеющий своей непосредственной целью публичное воздействие на читателей, из всех деятелей политического сыска волновал преимущественно служащих ГЖУ. Так, жандарм писал о «крайне либеральном» выступлении бывшего Вольского уездного предводителя дворянства графа А.Д. Нессельроде в дворянском собрании Саратова: «Я, прежде всего, считаю долгом указать на результаты последнего саратовского губернского дворянского собрания, которое вызвало особенное к себе внимание не только лиц, непосредственно причастных к этому собранию, но и всего российского читающего общества, так как на этом собрании были выдвинуты такие вопросы, которые сделались предметом горячего обсуждения многих органов печати»681. В политическом обзоре Черниговской губернии за 1903 г. было отмечено влияние печати на «публику»: «Связанная условиям цензуры, газета эта («Киевская газета». – Л.У.) выработала свою особую манеру и особый язык и направление ее имеет, безусловно, тлетворный характер, систематически воспитывая в читателе искусным подбором тенденциозных статей и корреспонденций чувство недовольства существующим государственным и общественным строем. … Такая система ведения “Киевской газеты” приносит громадный, не поддающийся оценке вред, поселяя среди читающей публики, в большинстве весьма неустойчивой в своих взглядах, враждебное отношение к правительству, его задачам и современному строю»682.