Они, казалось, были очень обрадованы и заявили, что предпочитают остаться на острове, чем отправиться в Англию и умереть на виселице. На том и порешили.

Впрочем, Бёрк сделал вид, будто все не так просто и что он не хочет, чтобы они оставались на острове. Тогда я, в свою очередь, притворился, что недоволен капитаном, потому что они — мои пленники, а не его. И коль скоро я проявил снисхождение к ним, то намерен сдержать свое обещание. А если капитан не согласен, то я предоставлю им свободу, и тогда пусть он сам арестовывает их, если, конечно, поймает.

Похоже, бывшие мятежники были очень благодарны мне за такие слова, и я отпустил их на свободу, велев уйти в лес, к тому месту, где мы их держали. Я обещал оставить им несколько ружей, кое-какие боеприпасы и указания, как им следует поступать, если они согласны остаться и желают обеспечить себе нормальную жизнь на острове.

Затем я приготовился сесть на корабль, но сказал Бёрку и Пятнице, что хочу провести ночь на острове, чтобы собрать вещи. Когда капитан ушел, я велел привести матросов в мои апартаменты и со всей серьезностью побеседовал с ними о том, в каких условиях им предстоит жить. Я сказал им, что, с моей точки зрения, они сделали правильный выбор, даже при том, что жизнь на острове нельзя назвать безопасной. Если капитан Бёрк увезет их с острова, им не избежать виселицы. Я показал им тело самозваного капитана, болтавшееся на нок-рее, и объяснил, что такая же участь ожидает и их.

Когда все мятежники выразили желание остаться, я объявил, что поведаю им историю моей жизни на острове, и объясню, каким образом можно облегчить их существование. Итак, я рассказал им историю этого места, а также о том, как я сюда попал. Я предупредил их о существовании ужасного капища и о спящем повелителе Катхулу, о том, что надо внимательно прислушиваться ко всем мыслям, которые приходят в голову на острове, а также к природе острова. Я показал им мои крепостные сооружения, рассказал о том, как я пек хлеб, выращивал зерно, вялил виноград. Одним словом, обо всем, что им необходимо было знать, чтобы прожить здесь как можно дольше. Я также рассказал им о семнадцати испанцах, которые могут прибыть на остров, и оставил письмо для них, потребовав, чтобы матросы пообещали обращаться с ними как с равными. Здесь следует отметить, что на корабле у Бёрка имелись чернила, и он был очень удивлен, что я так и не додумался изготовить их из древесного угля и воды, если я сумел сделать гораздо более сложные вещи.

Я передал остающимся на острове свое огнестрельное оружие и три меча, а также полтора бочонка пороха. Я подробно рассказал им о том, как нужно обращаться с козами, как их доить и кормить, как делать масло и сыр. Рассказав им в подробностях о своей жизни на острове, я пообещал им поговорить с Бёрком и попросить, чтобы он оставил им еще пороха и кое-какие семена, которые, как я им объяснил, очень пригодились бы здесь. Я передал им мешок гороха, подаренный мне капитаном, и настоятельно рекомендовал не есть, но посеять его и снять больший урожай.

Еще раз предупредив, чтобы они держались подальше от мрачного храма, на следующий день я распрощался с ними и сел на корабль. Мы приготовились к отплытию, но в ту ночь не стали сниматься с якоря.

Утром к кораблю подплыли двое из пятерых, оставшихся на острове, и, горько жалуясь на то, как им страшно на острове, именем Господа заклинали разрешить им подняться на борт, ибо иначе их заберет Великий Спящий Катхулу. При этом они умоляли Бёрка взять их на борт даже в том случае, если они будут немедленно повешены.

Тогда он сделал вид, что не может решить этот вопрос без моего согласия. Но, в конце концов, заставив их поклясться в том, что они исправятся, их подняли на борт и через некоторое время подвергли порке с натиранием спины солью. После чего они стали совершенно честными и послушными малыми.

Вскоре после этого начался прилив, и капитан отправил на берег шлюпку с вещами, обещанными остающимся на острове. Благодаря моему вмешательству Бёрк велел погрузить в нее принадлежавшие им матросские сундучки и одежду. Мятежники приняли все с великой благодарностью. Я также подбодрил их, обещав, что не забуду о них и, если представится возможность, пришлю за ними какой-нибудь корабль.

Покидая остров, я взял с собой на память собственноручно сшитую огромную шапку из козьего меха. Не забыл я и об упоминавшихся ранее деньгах, которые так долго пролежали без употребления, что покрылись налетом и потускнели. А также о деньгах, обнаруженных на потерпевшем кораблекрушение испанском судне. Пятница не взял с собой ничего, кроме своего деревянного меча, который он носил на боку, заткнув его за пояс из козлиной шкуры.

Так 19 декабря 1686 года, если судить по корабельному журналу, я покинул мое убежище, мою тюрьму, Остров Отчаяния, проведя на нем двадцать семь лет, два месяца и девятнадцать дней, и из этого второго в моей жизни плена я был вызволен в тот самый день месяца, когда я бежал от мавров из Сале.

После долгого морского путешествия 11 июня 1687 года я прибыл в Англию, где не был тридцать пять лет. Я прожил на корабле не менее пяти месяцев, но Бёрк ни разу не проявил любопытство по поводу иногда накатывавшего на меня желания побыть в одиночестве, и никто никогда не сердился на Пятницу, когда в такие периоды он, вооружившись своим огромным деревянным мечом, охранял вход в мою каюту.

По прибытии в Англию я почувствовал себя совершенным чужаком, у которого здесь не было ни единой знакомой души. Через некоторое время я отправился в Йоркшир, но родители мои к тому времени уже умерли, как и другие домочадцы. Я разыскал двух своих сестер и двух племянников по фамилии Марш. Поскольку меня давно сочли погибшим, никакой доли наследства мне не оставили. Одним словом, я остался без средств и без поддержки, а тех денег, которые у меня были, не хватило бы для того, чтобы обустроиться на новом месте.

Впрочем, неожиданно для себя, я получил одну награду. Бёрк, которому я спас жизнь и тем самым — его корабль и находившиеся на нем товары, расхвалил меня их владельцам, рассказав, что моряки и корабль уцелели исключительно благодаря мне. Они и другие заинтересованные купцы пожелали познакомиться со мной, наговорили мне массу приятных вещей и подарили почти 200 фунтов стерлингов.

Однако, взвесив все обстоятельства моей нынешней жизни и понимая, что этих средств недостаточно для того, чтобы обосноваться в Англии, я решил отправиться в Лиссабон и попробовать разузнать, как обстоят дела с моей бразильской плантацией и что сталось с моим компаньоном, который, как я не без оснований предполагал, давным-давно решил, что я умер.

Приехав в Лиссабон в апреле месяце, я, к своему величайшему удовольствию, разыскал моего друга капитана Амарала, который подобрал меня в море у берегов Африки. Он стал глубоким стариком и больше не выходил в море, передав корабль своему сыну Закари, который тоже был уже далеко не молод, но по-прежнему занимался торговлей с Бразилией.

Обменявшись горячими дружескими приветствиями с Амаралом, я задал ему вопрос о моей плантации и компаньоне. Амарал сказал, что последний раз был в Бразилии лет девять назад, но он мог с уверенностью сказать, что тогда мой компаньон был еще жив, но оба доверенных лица, которым я поручил присматривать за моей частью, уже умерли. Впрочем, он был уверен, что я получу очень хорошие известия о делах на плантации. Поскольку все считали, что я утонул, мои доверенные лица представляли отчет о состоянии моих дел в казначейство, которое распорядилось, чтобы в случае моего невозвращения треть доходов с плантации поступала в королевскую казну, а две трети — передавалась бы монастырю Св. Августина для бедных и на обращение индейцев в католическую веру.