Часто на улице было пасмурно, но в ясные дни солнце светило из–за крыш и заглядывало в дверь балкона.

Дорте сидела в балконных дверях и думала, что дома светит то же самое солнце. Деревья покрылись зеленой дымкой, и повсюду появились мелкие птички со своими песнями. Они начинали рано утром и не стихали, пока вечер не накрывал все своей лиловой папиросной бумагой.

Если Дорте не смотрела телевизор и не повторяла за старым проигрывателем норвежские слова и выражения, она читала Ларины русские книги и норвежские журналы. Иногда она рисовала, но это всегда оканчивалось слезами. «Анна Каренина» все еще лежала в пустом чемодане под кроватью. Всякий раз, когда Дорте хотела достать ее, она вспоминала, как Лара сказала, что эта книга приносит несчастье. Слова отца — что эту книгу должен прочитать каждый культурный человек, отодвинулись в далекое прошлое. Содержания Дорте почти не помнила. Если не считать того, что герои часто говорили, как любят друг друга, а через минуту уже разговаривали так, словно полны друг к другу ненависти. Что они были богаты, но не были счастливы, и что они огорчались из–за мелочей и часто скучали. Отец называл эту книгу шедевром любовной психологии. Но Дорте помнила, сколько там тоски, а тоски ей и так хватало, и у нее не возникало потребности перечитать этот роман. Она пользовалась только именем «Анна», если у нее спрашивали, как ее зовут.

Хотя имя у Дорте спрашивали очень редко. До этого просто не доходило. Она составила себе список мест, где есть надежда получить работу. Сначала она просто проходила мимо или заглядывала внутрь.

Часто только через день она осмеливалась вежливо спросить: «Вам нужна помощь?» И даже варьировала слова. Сама она считала, что, поупражнявшись, хорошо запоминает фразы. Но, как правило, ей в ответ только качали головами и продолжали заниматься своим делом. Некоторые интересовались, кто она, откуда приехала и чем занималась раньше. Или просили показать паспорт и документы.

После чего она вычеркивала это место из списка. Получив в десятый раз отказ, она уже не плакала, уходя оттуда. А спокойно шла в следующее место.

Однажды утром ей стало плохо от всех этих унижений. Ее вырвало. Смешно зарабатывать деньги на еду, чтобы потом тебя стошнило.

Больше уже никто не ходил в теплых куртках. Куртка Дорте, купленная дома в «секонд–хенде», была холодная, пальто — безнадежно старомодно. Раньше она никогда не думала об этом, но здесь над такими вещами смеялись. Кроме того, ей не следовало выделяться. В Ларином гардеробе осталось много одежды, но Дорте все было велико. Разве что джинсовая куртка более или менее подходила. Модные колготки — тоже. Она выбрала одни, похожие на черное кружево, потом нашла желтый джемпер и маленький шарфик того же цвета. Вертясь перед зеркалом в передней, Дорте поняла, что, будь куртка немного поменьше, она бы хорошо смотрелась на ней. Однако ограничилась тем, что просто перешила пуговицы, хотя от этого куртку немного перекосило.

В большом торговом центре было полно магазинов и полно вещей, которые Дорте нравились. Постепенно она осмелела настолько, что брала платья и разглядывала их, будто собиралась купить, совсем как другие женщины. Там всегда толпилось много народа, особенно возле статуи слона. Казалось, не все ходят сюда за покупками. Некоторые кого–то ждали. Им было с кем поговорить.

Как–то вечером Дорте увидела девушку, которая выглядела так, словно она чья–то собственность. На ней были такие тесные джинсы, что быстро их ни за что не снять, если к ней придет клиент. Дорте устояла против искушения поговорить с этой девушкой, сейчас главное — деньги.

Однажды вечером она подкрасила глаза, губы и пошла во второй из отмеченных на карте отелей. В баре сидели только две пары. Дорте взяла стакан апельсинового сока и сделала вид, будто читает газету, лежавшую на столике. Одинокий мужчина в баре так и не появился, и она, заметив, что бармен поглядывает на нее с подозрением, быстро допила свой сок.

Дорте стояла перед отелем, когда к нему на такси подъехал высокий мужчина. Он слегка покачивался, но выглядел вполне прилично. И хотя Лара наказывала ей избегать пьяных, Дорте сделала вид, что случайно с ним столкнулась. Он по–английски прогнусавил какие–то извинения, но ухватился за нее. Такси уехало, и она отчетливо произнесла:

— Две тысячи крон!

От него несло спиртным, лицо его, нависшее над ней, напоминало пересохшее болото. Однако он несколько раз сказал «Oh yes!» и повел ее с собою в отель. Проходя мимо стойки портье, он что–то громко говорил по–английски, словно выражал сожаление, что забыл об условленной встрече.

Он был необуздан и причинил ей боль, зато все кончилось очень быстро.

Когда она вышла из ванной, он лежал на спине и храпел. Рот был открыт, кожа на шее подрагивала, словно была на несколько размеров больше, чем нужно, точь–в–точь как Ларина куртка. Седые пряди разметались по подушке. Рубашки он не снимал, только брюки. Его член прилип к внутренней стороне ляжки, как кусок очищенного банана. Бумажник лежал на столе. Она уже получила от него свои две тысячи и устояла перед соблазном. Кража была бы еще одним грехом. Портье вскинула голову, когда Дорте проходила мимо, но ничего не сказала.

Тысячу крон Дорте решила послать матери. Несколько дней ее мучил страх, что в банке у нее спросят паспорт, когда она будет обменивать деньги. Она всегда носила деньги с собой, когда уходила из дома. Сперва в косметичке. Потом нашла Ларины швейные принадлежности и пришила внутренний кармашек к джинсам. Сделала кармашек и в складке юбки. Она испробовала свои изобретения, сидя в Ларином кресле. Деньги приятно грели бедро.

Служащий банка паспорт не потребовал, он только выразил сожаление, что у них не хватит литов, чтобы обменять тысячу крон. Она не сразу поняла, в чем заключается трудность. А сообразив, улыбнулась и сказала:

— Большое спасибо! — взяла то, что у него было, и почти выбежала на весеннее солнце.

Она знала, что посылать деньги в письмах не разрешается. Но тем не менее дома несколько раз обернула фольгой литовские купюры и вложила их в плотный конверт, который нашла у Лары в секретере. Потом написала несколько успокоительных слов матери и Вере; ее возвращение с почты напоминало триумфальное шествие. Она смотрела на встречных, не опуская глаз и не обращая внимания на то, что они ее не замечают.

Однажды Дорте вынула из ящика письмо с русской маркой, конверт был надписан Лариным почерком. Дорте помчалась наверх, не думая о том, что ее кто–нибудь может услышать. Дома она села в кресло и вскрыла конверт.

Моя дорогая подруга!

Я живу хорошо и останусь здесь еще на некоторое время. Надеюсь, у тебя все в порядке. Наш общий друг ждет, когда ему скажут, сколько он еще проживет в той квартире. Может быть, газеты писали о нем? Не думай о человеке, которого ты знаешь только по имени, он находится за границей и больше никогда не вернется в наш город. Пишу это, чтобы ты поняла, как я забочусь о тебе. Надеюсь, ты неплохо зарабатываешь. Если ты уедешь до моего возвращения, потрудись заплатить за электричество и квартиру, а то у меня, когда вернусь, возникнут трудности. Сожги сразу же это письмо.