Честно признаться, его здорово напрягало, что Малинка такая бесстрашная. Да еще рогатка у нее в кармане!.. В той самой книжке, где Серега вычитал, как Зевс родил Афину Палладу из головы, рассказывалось, что в древние времена жили амазонки – такие женщины-воительницы, которые были храбрее и сильнее многих мужчин.

Наверное, думал Серега, читая ту книгу, амазонки с детства были жуткие уродины, на них мальчишки смотреть не хотели, вот они и разозлились – и решили доказать, что самые крутые.

Но Малинка-то хорошенькая! Ей совсем не нужно быть амазонкой! Она должна быть просто девчонкой, которую охота защищать.

Папа всегда говорил, что сила женщины – в ее слабости. Это тоже такая народная мудрость.

Серега осторожно сжал холодные Малинкины пальцы и спокойно сказал:

– Не бойся. Он хочет нам помочь. Давай делать то, что он говорит, и все будет хорошо.

– Верно речешь, наследок, – кивнул монах. – Идите за мной, чада! По пути вам все поведаю.

Ребята послушно перебрались через поваленные кирпичи в темный провал стены.

Серега оглянулся. Коридорные обитатели снова начали сползаться со всех сторон. Их бело-зеленоватые глаза сверкали все ярче. И такой злобой веяло от них…

Серега передернул плечами: его даже зазнобило.

– Может, каталкой отверстие загородить? – предложил он.

– Каталка их не удержит, – ответил монах. – Но пока не пробило полночь, они вам вреда не причинят.

«Почему полночь? – подумал Серега. – Полночь, как говорится, время мертвецов и привидений. Но они ведь все живые! Больные, странные – но живые! Я их вижу, Малинка видит… Наверное, это все же психушка. И в полночь местные пациенты окончательно съезжают с катушек!»

Объяснение, сказать по правде, было так себе. Хиленькое такое объясненьице…

Но Сереге не больно-то хотелось обо всем этом размышлять. Довольно страшно было – размышлять о том, что тут происходит!

– Что-то я не видел тут часов, – буркнул он, – как они узнают, пробило полночь или еще нет?

– Где бы мы ни были, мы всегда услышим, как бьет полночь, ибо с ней наступает наш час! – сказал монах, и у Сереги от этих слов снова мороз по коже прошел. – Идите, идите, не медлите!

Он проскользнул в дверь.

Следом протиснулись ребята – и Серега даже ахнул, потому что в этой узкой тесной комнатушке без окон оказалось пять углов!

Два самых обыкновенных, прямых, а один острый. В этом углу валялись ржавые цепи и кандалы.

Монах посмотрел в этот угол с ненавистью, и Серега сообразил, что цепи и кандалы совсем недавно были на руках и ногах этого странного человека.

Но цепи и кандалы проржавели и истончились до дыр! Сколько же лет… или столетий? – он здесь провел?

Да кто угодно уже умер бы! Почему он жив?!

Или… он не жив? Или все здесь не живы? Серега все же умер в купе, Малинка погибла на дороге?.. А все происходящее и эти разговоры про возвращение душ – их посмертный бред? И они уже на том свете? И Серега никогда не увидит родителей, а Малинка – свою маму?!

– Погоди, – сказал вдруг монах, хотя ни Серега, ни Малинка никуда не шли, а стояли и озирались. И Серега снова поразился тому, что все отлично видит в непроглядной тьме.

Да и Малинка тоже все видела!

Каким образом?!

– Погодите-ка, – повторил монах. – Сначала мне вам кое-что дать в дорогу надо.

С этими словами монах подошел к небольшому сундуку, стоявшему в углу, поднял крышку и зачерпнул оттуда горсть чего-то тусклого, вроде плоских камешков каких-то, и велел:

– Подставляйте чпаги в портках, чада.

– Он говорит, карманы подставляйте, – перевела Малинка. – В джинсах.

– С собой возьмете, – кивнул монах. – Пригодится!

– Зачем мне какую-то грязь с собой тащить? – поежившись и глядя на камешки с опаской, сказала Малинка, озвучив заодно и Серегины мысли.

– Верно говорят: у бабы волос долгий, да ум короткий, – пробормотал монах. – У девки то же самое. Хороша грязь! Это ж серебряные монеты!

– Не хочу я эту гадость брать! – сердито буркнула Малинка.

А Серега смотрел на ее волосы.

Очередная народная мудрость, которую он только что узнал, ему понравилась, однако у Малинки волосы были не долгие, то есть не длинные, а довольно короткие. Темно-рыжие, блестящие, слегка вьющиеся.

Со смешными кудряшками на висках…

– Ну, будь по-твоему, дева, – вздохнул монах. – Не хочешь портки пачкать – не надо. Поди сюда, наследок! Эй, уснул никак? – В его голосе Сереге послышалась насмешка. – Не спи, волкодлак загрызет!

– Какой волкодлак? – озадачился Серега, исключительно из вежливости подставляя карман под чумазый и довольно тяжелый груз.

– Самый обыкновенный, – пояснил монах. – Оборотень!

– Ага… – слабым голосом отозвался Серега, который очень мечтал выключить мозг, чтобы не думалось обо всем этом – непостижимом и невесть откуда взявшемся.

Знать бы только, где найти выключатель!

– Эх, что за чпага нынче пошла?! – сокрушался монах. – Одна жменька только и помещается. Да ладно, сколько ни есть, а все богачество. Береги его, не растеряй!

Захлопнул сундук и усмехнулся:

– Вот бы настоятель локти кусал, коли бы видел, как я его добро разбазариваю! Ну, он-то безвозвратно окочурился, теперь на том свете ему черти крепко пятки смолят да огнем палят!

– Слушайте, – озадаченно сказала Малинка, – я вообще не понимаю… В ад попадают грешники, так? А настоятель – он же священник, как же он может быть грешником?!

– Все верно, – кивнул монах. – В давние времена здесь стоял хороший монастырь. И настоятелем был истинно святой человек. Отец Серафим его звали. Моя матушка хотела меня в монахи отдать, а отец Серафим противился, говорил, что я не для монастырской, а для мирской жизни создан. Больно уж, сказывал, много страстей Федьку обуревает! Меня, значит… При монастыре раньше сад был – глазом не оглядишь! Тут я и садовничал, а в деревню лишь изредка хаживал. Деревня тогда называлась Гости. Потом уже ее стали Погосты звать, ибо кладбище расползлось и всю деревню поглотило.

– Погосты! – ахнул Серега. – Погосты, а не Погости!

– В гости волей ходят, а не насильно волокут, – невесело усмехнулся монах. – Но помер святой отец Серафим от морового поветрия. Он отправился в рай, а в монастырь явился сущий аггел[6].

Был он чужой человек. По крови русский, а по нраву сущий гарип, чужак-иноземец! В то время иезуиты[7] пытались овладеть нашими душами, насадить в России свою лживую веру. Матушка-императрица Екатерина их в Россию не пускала, зато сынок ее, Павел Петрович, для них готов был двери распахнуть. Некоторые из них наползли в эти края и успели кого-то в свою веру обратить. Среди таких был и наш настоятель.