– Разрешите пригласить? – сказал тип, изображая необходимый в подобных ситуациях поклон. Лучше бы последнего он не делал, потому что сразу стал похож на дегенерата, заплатившего врачу-психиатру за самовольную отлучку.

– Надеюсь, не меня? – уточнил Кряжин, потому что взор кавалера был обращен именно к нему. По всей видимости, у него спрашивали разрешения, и сам факт этого предполагал отказ. До папы Иван Дмитриевич не дотягивал, скорее был похож на мужа прекрасной шатенки, готового скрутить голову любому малому, и в этом контексте конфликт был неизбежен.

– Смешно сказал, – констатировал тип. – Я женщину приглашаю.

Все бы ничего, но этот тип в черных джинсовых штанах и рубашке с короткими рукавами Кряжину примелькался уже настолько, что, окажись Иван Дмитриевич художником, написал бы портрет, даже не глядя в его сторону. Но специалистом по подобным зарисовкам был Молибога, закончивший художественную школу, а все, что умел изобразить на бумаге Кряжин, это круглую голову с пулевыми пробоинами на месте глаз и разрезанный до ушей рот. Очень неприятно, когда следователя Генеральной прокуратуры, находящегося в командировке, ведут от крыльца гостиницы, а после того, как он выпьет в кафе пару бокалов пива, начинают провоцировать на дебош.

– Женщина отдыхает, – как можно тактичней пояснил Кряжин.

Тип поклонился и ушел. У Ивана Дмитриевича предательски вырвался вздох облегчения. Ему тут же стало за это неудобно, потому что тридцатилетняя, читай – мудрая женщина может истолковать это как трусость. Впрочем, Кряжин не был ей ничем обязан.

Поговорили о прошлом, о планах каждого на будущее, миновал час, стрелки перевалили за полночь. Кряжин рассказал о социологии все, что знал и не знал, но о чем догадывался: как работают имиджмейкеры известных лиц, как проводятся опросы населения, в каких формах лучше всего проводить агитацию, чтобы тебя услышали и поверили. Оксана говорила о Японии, об «их» нравах и соглашалась с тем, что поступила правильно, уехав оттуда. Теперь она будет работать в Москве в иностранной фирме.

Между тем, как Кряжин и ожидал, напившийся пива тип не замедлил с повторным визитом. После его первого появления следователь успел толком рассмотреть зал и в глубине его заметить двоих, не похожих на гуляк, парней. И хотя парнями этих тридцатипяти-сорокалетних мужчин назвать было трудно, выглядели они молодцевато и формы имели вполне спортивные. Вызывать подозрения они не могли, и именно этим настораживали ведшего непринужденный разговор следователя. Есть одна тонкость в современной психологии, доступная всем, но не всеми понятая.

Если ты находишься среди разномастной толпы и взгляды отдельных людей скользят по лицам всех, кроме твоего, это означает не отсутствие к тебе интереса со стороны смотрящего, а обратное. Двое мужчин сосали из высоких стаканов пиво, стреляли взглядами по всему заведению, улыбались, курили, спорили о чем-то, по всей видимости, раз к шевелению губ добавлялись жесты, однако Иван Дмитриевич ни разу не заметил, чтобы взгляд любого из них хотя бы раз упал на этот столик. Оценив их поведение, Кряжин повторного визита ждал и был к нему готов.

И теперь этот тип в черном джинсовом костюме и грачиным носом вновь материализовался возле их столика.

– Я полагаю, дама отдохнула.

В принципе, это самый настоящий вызов, и Кряжин это понимал. Еще более понимал, почему на него так смотрит Оксана. Но вместо того, чтобы разразиться матом, что было бы вполне естественно и воспринято адекватно даже женщиной, Иван Дмитриевич вдруг встал и взял Оксану за руку.

– Пойдем отсюда.

Та покорилась и, словно обиженный, но не желающий выдать этого ребенок, пошла вслед за ним.

– В этом городе есть летнее кафе? – трудно спокойно прикуривать на крыльце бара, из которого тебя только что, мягко говоря, выдавили, трудно. Тем не менее Иван Дмитриевич закурил и посмотрел на Оксану с усмешкой в уголках глаз.

«Чему ты смеешься? – скрывалось в ее взгляде. – В нашем городе пригласить на танец могут и на улице».

На сотом по счету шаге Кряжин выронил зажигалку и смущенно чертыхнулся. Развернулся так, чтобы на нее упал свет витрины, и наклонился.

Его «передали». Теперь за ним следовали те двое, что сидели в кафе. Все это Кряжину перестало нравиться.

– Поехали ко мне в гостиницу, – вдруг предложил он. – Говорят, убранство жилища человека дает возможность проникнуть в его внутренний мир.

Но Оксана вдруг вспомнила о дочернем долге.

– Отец сейчас один, а мама при нем страдает еще больше. Ты не обижайся, Иван... Быть может, мы встретимся завтра?

Отсрочка – самая циничная форма отказа. Сотрудники прокуратуры, особенно те, что поддерживают обвинение в суде, знают это лучше всех.

В конце концов, он ей что, чем-то обязан? Или должен объяснять, что не проявил мужского начала не потому, что оно в нем отсутствует, а потому, что слишком мудр для того, чтобы совершать глупости? Он знал, что завтра не будет ничего. Она не знает даже адреса, где он остановился. Из связи у них лишь телефон, который знает Кряжин. А она, прощаясь сейчас, не спрашивает номера его телефона.

«Значит, Ваня, – в сотый, наверное, раз за последние десять лет, проговорил Кряжин, – это не твое».

И сразу стало легче.

– Я провожу тебя? – нельзя не предложить.

– Нет, не нужно. Я же рядом живу.

«Ваше право». Скинув пиджак, следователь перекинул его через плечо и, слушая за спиной затихающий стук каблучков, пошел к гостинице в обратном направлении. За ее жизнь и здоровье он не боялся, потому что знал наверняка: двое пойдут за ним. Остается лишь догадываться об их конечных намерениях. В любом случае, с какой стороны на эту историю ни посмотри, валить его посреди вечерней улицы Тернова – занятие весьма глупое. Уже на следующий день в Тернов приедет другой следователь Генеральной прокуратуры, а, скорее всего, не следователь, а озлобленная следственная группа, которая повыворачивает все терновские загашники с такой неповторимой яростью, каковую здесь не только не видели, но о каковой здесь даже не слышали. Сам Пащенко Вадим Андреевич будет в ужасе.

На середине пути до гостиницы «Альбатрос» «группа наблюдения» оторвалась, хотя Кряжин не предпринимал к этому никаких усилий, и растворилась среди малочисленных прохожих. Сначала следователь думал, что неподалеку от входа его снова «встретят», но ошибся. Никого, кто бы мог привлечь его воспаленное внимание, он не заметил.

А в гостинице неприятности продолжились. Этажом выше, как раз над номером Кряжина, прорвало трубу, и три номера, включая и тот, что располагался под жилищем Ивана Дмитриевича, оказались затопленными водой. Жильцы испорченных летним ночным водопадом помещений были переселены, оставался лишь Кряжин, которого дожидались уже два часа.

– Вы простите, ради бога, за неприятность, – ужом вертелся перед следователем администратор, срочно вызванный из дома для извинений перед постояльцами. – Первый раз за всю историю отеля такое, честное слово. Вам предоставят аналогичный номер с полным баром и видом на площадь города. Надеюсь, имидж нашей гостиницы не пострадал в ваших глазах?