Энди показал им также карту Холи-Сити с указанием владельцев недвижимости, составленную компанией, которая проводила аукцион. Потом он пригласил Риму с Мартином следовать за ним. Они обогнули здание, прошли через проволочную калитку и зашагали по тропинке — такой размытой, что на Римины кеды моментально налипла грязь. Потом тропинка пошла под уклон, превратившись во влажную губку из сосновых иголок, и они оказались в кольце секвой — в той самой низинке, где некогда в пьяном бесчувствии валялся Райкер.

— Мне кажется, я знаю, кто построил эту стену. — Энди показал на высокий каменный полукруг на дальнем конце поляны, но не поделился своей догадкой.

В укромном месте между корнями деревьев кто-то устроил святилище: четыре изображения Девы Марии и одно — Будды, несколько разноцветных осколков стекла, пыльные матерчатые цветы, ракушки, пять красных свечей.

— Сюда иногда ходят монахини, — сказал Энди. — Одна из них — медиум. Беседует с деревьями.

— И что ей говорят деревья?

— Всякую чушь. Сюда вообще приходит много народу, проводят свои ритуалы. Сколько раз я их разгонял! Черная магия, исцеления. А старшеклассники здесь занимаются сексом. Место тут такое, — (Точно старшеклассникам было не все равно, где заниматься сексом.) — После одиннадцатого сентября я немного забеспокоился: вдруг они нацелятся на нас, увидев на картах Холи-Сити, «Священный город»? Но теперь я считаю, что теракты устроили не те, на кого все думают. Теперь я считаю иначе.

— Вы совсем как моя мамочка, — сказал Мартин.

Со всех сторон вздымались спокойные зеленые холмы. Вдали виднелась радиовышка — но никаких домов или дорог. С другой стороны каменной стены послышался шум приближающегося, а потом, без задержки, удаляющегося автомобиля. Они оказались в полной глухомани. Кто бы мог подумать, что в Калифорнии еще остались такие уголки?

Рима попыталась представить, как выглядел раньше актовый зал. Как ее отец, еще совсем молодой, и Аддисон паркуют свои машины и входят внутрь, чтобы впервые встретиться.

Энди сказал, что единственное, кроме фабрики, строение, оставшееся от Холи-Сити, — это особняк Райкера на другой стороне дороги. Констанс переселилась туда под конец жизни, хотя и признавалась, что не чувствует себя вправе делать это. Будто отхватила больше положенного только за то, что пережила всех остальных. Теперь дом лишь изредка занимали сквоттеры, он приходил в упадок.

— Я бы показал вам его, — вздохнул Энди, — но это частная собственность. Туда нельзя входить. Но все равно смотреть там нечего. Все вещи Констанс вывезены уже давно.

Они уже брели обратно по тропинке, прокладывая путь сквозь грязь.

— Констанс писала моему отцу о человеке, который умер здесь, в Холи-Сити, — сказала Рима. — Это сочли самоубийством, но она была сильно обеспокоена. Может быть, вы что-то слышали? Его звали Боган.

— Да чего только здесь не было! Поджоги, кражи, убийства. Во время Второй мировой вышел спор насчет пожарных лестниц — где и как их ставить. И один человек до смерти забил своего соседа железным прутом. По-моему, полиция сюда не совалась. Констанс говорила, что Райкер не пропускал ни одной попавшей в трудное положение девицы. А отказ от секса — это было для других, не для него. Наверное, она видела в нем сексуального хищника, хоть и не утверждала этого прямо. Его коньком были одинокие девушки.

Рима была одинокой девушкой. Но она тут же выбросила эту мысль из головы.

— В молодости Райкер был очень даже ничего, — сообщил Энди; Мартин фыркнул. — Да, на фотографиях этого не видно. Но во времена Великой депрессии он устраивал митинги с раздачей бесплатной еды. Констанс пришла на такой митинг именно из-за еды.

Рима поднялась по ступенькам вместе с Энди и Мартином. У входа она было заколебалась: ее кеды были все в грязи. Но Энди тоже испачкался и тем не менее стал взбираться по лестнице.

— А можно посмотреть письма, которые хранились у Констанс? — спросила Рима.

Собственно, за этим она и приехала. Все остальное, все нагромождения лжи, которые выдала она и заставила выдать Мартина, служили этой цели.

— Тут такая история… — Энди остановился и, прищурившись, взглянул на Риму сверху вниз; под лучами солнца хвост русалки мерцал зеленым светом, на стенах были видны радужные отблески. — Я отдал их женщине, которая сказала, что она дружила с Констанс. Два дня назад. Целую коробку. Пришлось помочь ей погрузить все это в машину.

— А эта женщина назвала себя?

— Сказала, что он, — Энди кивнул в сторону Мартина, — послал ее. Постарше вас. С такими безумными глазами. Вроде как они с Констанс были старыми знакомыми.

Рима держала дверь открытой. В зал влетела муха и стала, жужжа, упорно биться о запыленное стекло.

— Честно говоря, она внушала больше доверия, чем вы, ребята, — любезно сказал Энди.

(2)

Мартин с удовольствием и в подробностях рассказал обо всем за обедом. Он не забыл упомянуть, что один обитатель Холи-Сити убил другого из-за пожарных лестниц, что мы еще не знаем в точности обстоятельств трагедии 11 сентября и, возможно, никогда не узнаем, что деревья — любители поговорить, но крайне скучные собеседники. Риме почти нечего было добавить.

— А я говорил, что мне пришлось прикинуться Максвеллом Лейном? — спросил Мартин, поддразнивая свою мать, поскольку повторил это три раза и более того — вел счет. Это было одно из самых удачных мест в его рассказе, наряду с говорящими деревьями.

Тильда приготовила креветок, плов и брокколи с миндалем. Никогда еще Рима не видела ее такой счастливой. Тильда внимательнейшим образом слушала Мартина и смеялась в нужных местах. Один лишь раз — когда речь зашла об 11 сентября — она вступила в разговор, заметив, что башни падали так, будто их взорвали, а не протаранили самолетами.

— Что ты хотела заполучить? — поинтересовалась Аддисон у Римы.

— Письма, которые хранились у Констанс.

— Зачем?

И правда, зачем? Затем, что Оливер поступил бы именно так, и мир не может измениться только потому, что Оливера больше нет?

— Мой отец отправил ей письмо уже после моего рождения. Я хотела его видеть. И еще — свистящий человек. Констанс писала Максвеллу о нем. И в «Ледяном городе» он тоже есть. — Рима набила полный рот креветок и продолжила: — Некоторые из писем Констанс Максвеллу куда-то подевались.

Она надеялась, что с креветками во рту эти слова не прозвучат как обвинение. А про Санта-Клаусов она спросит позже — не всё сразу.

Аддисон заметила, что сбор и каталогизацию писем лучше предоставить специалистам. Так, например, Калифорнийский университет в Санта-Крус сделал ей постоянно открытое предложение относительно ее бумаг. Он также приобрел письма Теда Хьюза его любовнице, написанные во время брака с Сильвией Плат.[66]Перед смертью Хьюз заявил, что не хочет делать эти письма достоянием публики; с другой стороны, они весьма интересны ученым. Для Аддисон ученые были обычными сплетниками, только со степенью. Она хотела поглядеть, как они будут обращаться с коллекцией Хьюза, прежде чем что-то решить насчет своих бумаг. Большую часть всего этого она высказала очень громогласно.