Еще один год прошел… Впрочем, какое это имеет значение? Здесь, среди начезов, весна считалась временем обновления. Это казалось таким же естественным и правильным, как определять родословную ребенка по материнской линии, отмечать время фазами луны, так что в году было тринадцать одинаковых месяцев, и цикл женщины было легко вычислить. Элиз ощущала приближение месячных, несколько задержавшихся из-за переутомления последних недель. Она уже было испугалась, что ей придется просить у Маленькой Перепелки заветных листьев, но нет, все обошлось. Наверное, поэтому сегодня вечером она чувствовала себя такой вялой, расстроенной и нервной. Кроме того, сказалось эмоциональное напряжение сегодняшнего утра, когда она боролась за жизнь Пьера, да и физическая усталость давала себя знать — ничего удивительного, что она готова была разрыдаться или выйти из себя по любому поводу. Вот и сегодня вечером она чуть не заплакала, когда пыталась напоить Рено лекарством из ложечки, но оно все время вытекало из угла его рта…

Элиз повернулась и посмотрела на него. Его губы начали трескаться от сухости, черты лица заострились, глаза запали, а щеки и подбородок покрылись темной щетиной. Но все равно это было волевое лицо, оно внушало доверие и уважение. Даже находясь в бессознательном состоянии, он, казалось, мог в любой момент встать, чтобы прийти кому-то на помощь. Неужели такой человек должен умереть…

Элиз провела кончиком пальца по его губам. Они загрубели, стали шершавыми, а когда-то эти губы прижимались к ее губам, мягкие и теплые. Случится ли это еще когда-нибудь? Хочет ли она этого?

Внезапно Элиз почувствовала, что к глазам ее подступают слезы.

— Рено, — прошептала она, — Ночной Ястреб, Татуированный Змей, не умирай! Пожалуйста, не умирай…

Она не услышала в ответ ни звука, не увидела никакого движения, только медленно опускалась и поднималась его грудь. Тяжело вздохнув, Элиз прилегла рядом с ним, положив голову к нему на плечо.

Какой-то дребезжащий звук вернул Элиз к действительности. Она быстро села, пытаясь поскорей прийти в себя. И как это она умудрилась заснуть?! Хорошо, что не видела Татуированная Рука…

— Элиз, любовь моя, — хрипло прошептал Рено, — не могла бы ты дать мне попить?

Она ахнула и вскочила. Он пришел в себя, вновь стал самим собой! Жар у него спал, об этом свидетельствовали капли пота на лбу, градом стекавшие по лицу.

— Да-да, конечно!

Она помчалась туда, где питьевая вода стояла в глиняном горшке, накрытом куском кожи, налила немного в деревянный кувшин и осторожно понесла назад. Приподняв голову Рено, она приложила кувшин к его губам. Он жадно пил, придерживая кувшин рукой.

— Еще! — попросил он, осушив кувшин. — Я бы и сам налил, но я слаб, как новорожденный мышонок, и не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Конечно, я принесу тебе.

Элиз никак не могла прийти в себя, как будто только что проснулась от кошмарного сна. Когда она принесла еще воды, Рено сделал глоток и посмотрел на нее поверх кувшина:

— У меня ужасный вкус во рту.

Элиз нежно улыбнулась, услышав его недовольный голос.

— Это все из-за лекарств.

— Хватит с меня этих лекарств!

— Да, — сказала она дрогнувшим голосом. На ее глаза навернулись слезы, побежали вниз по щекам и закапали на руку, которой она его поддерживала.

Лицо Рено приняло озабоченное выражение, глаза потемнели.

— Что случилось?

— Ничего, — ответила Элиз, улыбаясь и качая головой, так что слезы заблестели в неярком свете. — Ничего…

Летели дни. С юго-востока пришли темные тучи, непрерывно лил дождь, вода текла со склонов холмов, а деревенская площадь превратилась в озеро грязи.

Рено быстро поправлялся, однако не так быстро, как ему бы хотелось. В общем-то он был послушным пациентом, но слишком резко двигался, так что открывались только что затянувшиеся раны у него на спине. Кроме того, он морщился от одного запаха мази, которой его ежедневно лечили Элиз и Татуированная Рука.

Рено начал сетовать на вынужденное безделье уже через несколько дней, когда оказались позади приступы очень сильной слабости. Так продолжалось до тех пор, пока он не обнаружил, что Маленькая Перепелка обучает Элиз языку начезов. Тут он принялся сам обучать ее, и результаты этих уроков были таковы, что индианка частенько покатывалась со смеху. Мужчины-индейцы произносили согласные звуки более твердо, а гласные — более коротко, чем женщины. Французы, выучившие язык от женщин, с которыми жили, считались женственными среди начезов-мужчин, а Элиз произносила все по-мужски, как ни старалась этого избежать. Тем не менее она делала большие успехи в учебе, и были в ее манере говорить положительные стороны. Например, когда она обращалась к Маленькой Сове с просьбой отойти от огня или от горячей кастрюли, он моментально повиновался ей, будто она была мужчиной.

Посещения Пьера также помогали Рено коротать время. Их беседа иногда принимала серьезный характер, тогда они пользовались картами и планами, нарисованными на выбеленной коже. Частенько их разговоры становились не совсем пристойными, когда они сидели рядышком и наблюдали, как Элиз и Маленькая Перепелка возятся у очага.

Француз пришел навестить Рено в первое же утро, когда к тому вернулось сознание. Именно он рассказал другу о своем пленении и о том, какую роль сыграла Элиз в его освобождении. Пьер трогательно выражал свою благодарность и клялся в вечной дружбе Элиз.

Позже, когда Пьер и Маленькая Перепелка ушли, Рено подозвал к себе Элиз и взял ее за руку.

— Ты держишь жизнь Пьера в этой маленькой ручке. Знаешь ты об этом?

— Вы оба слишком любите все преувеличивать. — Элиз попыталась высвободить руку.

— Я очень благодарен тебе за то, что у тебя хватило мудрости и человечности предложить Маленькой Перепелке верный способ спасти его.

— Любой другой сделал бы то же самое на моем месте.

— Сомневаюсь. В поселке много француженок, но никто из них не протянул ему руку помощи. Некоторые не знали, что нужно сделать, а кто-то просто побоялся.

— Но у меня другое положение!

— Ты сама другая, и я благодарю за это богов.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал ладонь. Встретив его темный выразительный взгляд, Элиз ощутила, как по ее груди разливается тихая радость.

Казалось, Пьер не считал обременительными обязанности, возложенные на него Маленькой Перепелкой. Сама же Маленькая Перепелка, не снимая, носила старые мокасины, расшитые голубыми бусинками и голубыми перьями, и при любом удобном случае старалась коснуться своего француза. Благоприятствовало этой идиллии и то, что Рено стало лучше, и молодой индианке уже не надо было проводить много времени в доме Большого Солнца, она предпочитала проводить его наедине с Пьером у себя в хижине.