В квартале портных главный евнух занялся многочисленными покупками. Он долго перебирал рулоны разноцветных вуалей и драгоценности. Затем предложил вернуться через порт.

Маленький караван вновь пустился в путь, минуя бесчисленные мелкие рынки, либо открытые небесам, либо сумрачные и темные, как например, котельничий, где в пяти десятках лавчонок с диким грохотом выбивали узоры на меди. Толпа становилась все более и более плотной. В ней скользили бродячие торговцы, балансируя громадными деревянными блюдами, лежащими на тюрбане и деревянной табуреточке, привязанной к плечу. На этих блюдах можно было найти всякую всячину, фрукты, орехи, сладости и даже серебряные кофейники с горячим кофе, стоящие на блюдечке и накрытые чашечкой, а рядом — неизменный стакан воды, столь ценимой людьми Востока.

Дети всех цветов, голые или в колоритных лохмотьях, крутились вместе с собаками под ногами людей и ишаков. И дети, и собаки были худы. Напротив, коты всех цветов отличались благостной полнотой. Анжелика со страхом смотрела на этих громадных котищ, сидевших на пороге каждой лавки, в каждой подворотне, в тени всех столбов и балконов. На маленькой площади мужчина в красном колпаке со связкой вертелов был окружен мяукающей стаей. Это был продавец жареной бараньей печенки, которому город платил за то, чтобы он ублажал любимцев оттоманской цивилизации.

Затем цепочка осликов оказалась на площади, мощенной черными плитами, усеянными грудами фруктов: фиников, дынь, арбузов, апельсинов, лимонов, фиг. На горизонте высился лес мачт. На палубе одного из галиотов под флагом Туниса некий волосатый и бородатый людоед в просмоленных штанах и высоких сапогах красной кожи ревел, как морское божество.

Евнухи остановили ослов, чтобы поглазеть на представившееся зрелище, и объяснили пленницам, что происходит. Армянка любезно перевела Анжелике, что это датчанин-вероотступник Эрик Янсен, двадцать лет назад перешедший к берберийцам, коих он обучал строить плоскодонные морские суда. Этой ночью на пути в Албанию он был захвачен штормом и, спасая перегруженный корабль, выбросил за борт часть груза, около сотни рабов. Старый викинг метал громы и молнии, его белесая борода развевалась по ветру под красным тюрбаном. Он наблюдал за продажей другой партии рабов, «подпорченных» ужасной ночью, проведенной в трюме чуть не затонувшего судна. Израненные мужчины, полумертвые от ужаса женщины и дети — все были спущены за бесценок прямо на набережной. Все эти коммерческие тяготы привели его в дурное расположение духа, и хлысты наемников под этот львиный рык резко вспарывали воздух.

Невольников взгромоздили на бочки и груды мачт, чтобы покупатели могли как следует разглядеть живой товар. Арабы в белых бурнусах из экипажа датчанина регистрировали сделки. Покупатели имели право трогать, щупать, раздевать женщин. Они стояли у края палубы, голые и дрожащие под взглядами толпы. Некоторые пытались закрыться волосами, но удар плетки пресекал эти целомудренные попытки. Все они были лишь скотом, выставленным на продажу. Им заглядывали в рот, чтобы проверить, не слишком ли они беззубы.

Анжелика вздрогнула от стыда.

«Невозможно, — говорила она себе. — Неужели и со мной… Только не это!» Она оглядела толпу, ища помощи. И вдруг заметила старого продавца апельсинов, глядящего на нее из-под своего обширного плаща. Он подал ей знак и растворился в толпе.

Какой-то чернокожий коммерсант отрывал обезумевшую от горя женщину от троих рыдающих голых детей.

— Вот так и моих братьев отобрали у матери, — грустно сказала армянка. Она послушала объяснения и продолжила. — Эта женщина куплена для отдаленного египетского гарема где-то в пустыне… Покупатель не хочет обременять себя такими маленькими детьми, ведь они умрут по дороге.

Анжелика ничего не ответила, все ее существо было охвачено каким-то равнодушием.

— Их продадут за несколько пиастров, — продолжала армянка, — или отпустят попрошайничать вместе с собаками Кандии. Будь проклят, будь трижды проклят день, когда они родились!

Молодая женщина долго качала головой.

— Наша доля лучше. По крайней мере, мы не умрем с голоду.

Затем, повеселев, она предложила пойти полюбоваться двумя мальтийскими галерами, чьи красные с белым крестом флаги полоскались на ветру. Здесь торги уже подходили к концу. «Вооруженные служители», солдаты Мальтийского ордена, с алебардами в руках поддерживали порядок около цепочек пленников, которых уже уводили новые владельцы. Эти воины в ботфортах и касках отличались от наемников черными ризами с белым восьмиконечным крестом на груди.

Молодая армянка, исповедовавшая православие, пришла в восхищение при виде моряков самого мощного из флотов христианского мира. Евнуху пришлось повысить голос, чтобы вывести ее из оцепенения. Конечно, он не мог отказать своим подопечным, которых ожидали отдаленные гаремы, в простых развлечениях улицы, дорогих сердцу восточных людей. В этом не отказывают даже приговоренным к смерти. Но сейчас надо было торопиться. Приближалось время вести их на торги…

Уже у самых турецких бань Анжелика снова увидела нищего с корзинами апельсинов. Он споткнулся прямо у ног ее ослика, и тут она узнала Савари.

— Сегодня вечером, — прошептал он, — когда выйдете из невольничьего рынка, будьте готовы! Сигналом станет голубая ракета. Мой сын Вассос проведет вас. Но если он не сможет вас увидеть, сделайте все, чтобы добраться до Башни крестоносцев в порту.

— Это невозможно. Как я смогу ускользнуть от стражников?

— Думаю, в эту минуту у ваших стражей, кто бы они ни были, будет на что смотреть, кроме вас, — хихикнул Савари, и дьявольская искорка блеснула под очками. — Будьте готовы!..

Солнце уже клонилось к закату, когда рабы принесли паланкины с задернутыми занавесями, в которых сидели три женщины, к невольничьему рынку Кандии.

Расположен он был на холме. Снаружи он выглядел четырехугольным зданием в византийском стиле, с решетчатыми коваными воротами тонкой отделки. У дверей клубилась густая толпа, и три пленницы под надзором все тех же евнухов вынуждены были дойти до дверей пешком. Люди обступили большую черную доску — глыбу неполированного мрамора, на которой темнокожий человек с большим носом, без тюрбана, с тщанием писал на двух языках, итальянском и турецком. Анжелика достаточно знала по-итальянски, чтобы разобрать его письмена. Там значилось примерно следующее:

Греки-ортодоксы 50 экю золотом

Русские, очень сильные 100 экю золотом

Мавры и турки 75 экю золотом

Французы, без различия пола и возраста 30 экю золотом

Стражники растолкали толпу, и Анжелика с другими женщинами вступила в обширный двор-сад с дорожками, выложенными квадратиками старинного драгоценного фаянса голубоватых тонов, среди куп розовых кустов, олеандров и апельсиновых деревьев. Фонтан — жемчужина венецианской скульптуры — журчал в центре двора. Толстые стены заглушали городские шумы, и сновавшие по караван-сараю люди, даже самые озабоченные, напускали на себя степенность, подобающую зажиточным торговцам. Ведь здесь не обыкновенный базар. Резные и покрытые росписью в византийском стиле колонны окружали перистиль, куда выходили двери внутренних залов, где шли торги.