— Значит, Турнус — твой хозяин.

— Да. Турнус — мой хозяин.

— Как тебя зовут? — спросила Редис.

— У тебя есть имя? — спросил незадолго до этого Турнус.

— Мой бывший хозяин, Клитус Вителлиус из Ара, — ответила я, — называл меня Дина.

— Для него ты так мало значила? — удивился Турнус.

— Да, хозяин.

— Хорошее имя. Только уж слишком обычное.

— Да, хозяин.

— Нарекаю тебя Дина! — объявил он. Точно животному кличку дал. — Кто ты?

— Дина, хозяин…

— Как тебя зовут? — спросила Редис. Я улыбнулась.

— Дина.

— Многих девушек с таким клеймом зовут Динами, — заметила Турнепс.

— Я слышала, — сказала я.

— Хорошее имя, — похвалила Верров Хвост.

— Спасибо.

— Приятно, наверно, носить женское имя, — позавидовала Турнепс.

Я не ответила.

— Я — Редис, — сказала Редис.

— Я — Турнепс, — сказала Турнепс.

— Я — Верров Хвост, — сказала Верров Хвост. Ремешок взглянула на меня.

— Я — Ремешок.

— Тал, — поприветствовала я их.

— Тал, — дружно ответили они.

— Ты главная в клетке? — спросила я Ремешка. — Да.

— Бить меня нет необходимости. Я подчинюсь.

— Все мы женщины. Все мы рабыни, — вздохнула Ремешок.

— И над всеми нами — плетка, — добавила Турнепс.

— Меня били плеткой по рукам, — рассказала я, — но не секли ни разу.

— А давно ты в рабстве? — спросила Редис.

— Нет.

— Для свободной ты слишком красива, — заметила Турнепс.

— Я жила далеко отсюда.

— Судя по акценту, ты из варваров, — предположила Ремешок.

— Да.

— Где ты жила? — поинтересовалась Верров Хвост.

— Эта местность называется Земля.

— Никогда не слышала, — удивилась Турнепс.

— Где-нибудь на севере? — принялась допытываться Редис.

— Далеко, — ответила я. — Не надо об этом.

Как могла я говорить с ними о Земле? Чтобы сочли сумасшедшей или лгуньей? Разве поверят они, что существует мир, где мужчины состязаются, выкрикивая политические лозунги, презрев свое главенство, радостно спеша превратить себя в евнухов? Что кому-нибудь, кроме лесбиянок и мужчин, мужчинами, по существу, не являющихся, захочется жить в таком мире? Истина далеко не всегда соответствует политической целесообразности.

— У варваров так скучно, — протянула Турнепс. — Ты никогда не была в Аре?

— Нет.

— Меня однажды продавали в Аре, — похвастала она. — Чудесный город.

— Приятно слышать.

Еще бы — ведь Клитус Вителлиус из Ара.

— Странно, что тебя никогда не секли, — размышляла Турнепс. Я пожала плечами.

— Наверно, ты слишком красивая.

— По-моему, секут только уродок, — заявила Верров Хвост.

— Точно, — подтвердила Редис.

— Мне кажется, — возразила я, — красива девушка или нет, нужно будет — хозяин ее высечет.

Странно, что сказала об этом я, земная женщина. А действительно, если надо высечь — почему же не высечь, тем более если у девушки хозяин — горианец?

— Дина права, — кивнула Редис.

— Нас секут, — подтвердила Ремешок, — когда им нравится.

— Да! — хлопнув себя по бедрам, рассмеялась Редис. — Вот звери! Сделала ли что-нибудь, нет ли, все равно: хочется им — становись под плетку!

— Мужчины — хозяева, — отчеканила Турнепс. — Что хотят, то с нами и делают.

— Мы в деревне, Дина, — напомнила Верров Хвост. — Но останешься здесь надолго — узнаешь, что такое плетка.

Я содрогнулась.

— Меня толком и не били, — пролепетала я.

Этта никогда не пускала в ход плетку, хотя, как главная рабыня в лагере, имела право. Дважды — по спине и по ногам, — подгоняя к конуре, меня хлестнула Мелина, подруга Турнуса, моего нового хозяина. Невероятное унижение! Так как же вынести, когда тебя секут по-настоящему? Что чувствуешь, когда твое тело обжигает плеть?

— Ремешок, а это больно? — спросила я.

— Да, — ответила она.

— Очень больно?

— Да.

— Ты сильная, Ремешок. Ты боишься плетки?

— Да.

— Очень боишься?

— Да, — ответила она. — Я очень боюсь плетки.

Меня затрясло. Если даже великанша Ремешок боится, то что же говорить обо мне?

— Пора спать, — объявила Редис.

Мы улеглись на солому и вскоре уснули. Раз я проснулась в холодном поту. Странный сон. Обнаженная, в стальном ошейнике, стою я на коленях на гладких плитах в прекрасной комнате, точно во дворце. Передо мной — низенький столик. На нем нитки и бусинки в чашечках, рабские бусинки — красные, желтые, пурпурные — самых разных цветов. Я откуда-то знаю, что должна нанизать бусы. Перед моими глазами — плеть.

— Что это? — спрашивает голос.

— Плеть, хозяин, — отвечаю я.

— А кто ты?

— Рабыня, хозяин.

— Повинуешься?

— Да, хозяин.

И тут плеть резко опускают к моему лицу, прижимают к губам. Больно. Я чувствую рукоятку зубами.

— Целуй плеть, рабыня! — раздается голос. Я целую плеть.

— Кто приказывает мне? — спрашиваю я. Будто я должна об этом спросить. Хотя таких вопросов рабыни обычно не задают. Это может быть сочтено за непозволительную дерзость. Но меня не хватают за руки, не швыряют на пол, не секут.

— Тебе приказывает Белизариус, рабыня, — слышу я в ответ. И етвет этот кажется странно уместным, как бы единственно возможным. Хотя никакого Белизариуса я не знаю.

— Каков приказ Белизариуса, хозяина рабыни? — снова спрашиваю я.

— Он прост, — гремит голос.

— Да, хозяин.

— Нанижи бусы, рабыня!

— Да, хозяин, — отвечаю я. Руки мои тянутся к нитям и бусинкам… и тут я проснулась.

Непонятный сон. Я ощупала пол. Никаких гладких плит. Дерево, солома, железные прутья. Под ними — утоптанная земля. Сна как не бывало. Лежу, таращусь на доски и решетки. Полнолуние. Я встала на солому. Ни в каком я не во дворце. Я в клетке в Табучьем Броде. Я подошла к решетке, держась за прутья, выглянула наружу поверх плотно спрессованной земляной стены. В нескольких дюймах над головой — крыша клетки. Руки вцепились в решетку. Когда-то меня звали Джуди Торнтон. Я в клетке! У меня вырвался испуганный возглас. Ухмыляясь, на меня смотрел Брен Лурт. Девушки беспокойно заворочались, но не проснулись. Отпрянув от решетки, я легла на солому. Он все смотрел на меня. Я попыталась натянуть на ноги коротенькую тунику.