Временами, работая в поле, я вскипала от ненависти. Кли-тус Вителлиус! Вот кто бросил меня здесь, в деревне! Покорил, заставил полюбить себя всем сердцем, каждой клеточкой тела, а потом шутки ради подарил крестьянину. Знал ведь, что я за девушка — тонкая, чувствительная, хрупкая, красивая землянка, и все же, забавляясь, обрек на тяжкое, горькое деревенское рабство, подарил Турнусу. Я обрушила мотыгу на сул. Ненавижу! Ненавижу Клитуса Вителлиуса!

Снова*я взглянула на дорогу. Тележка бродячего торговца Тупа Шварешечника теперь едва виднелась на пыльном проселке: Он брел к тракту — широкой, мощенной булыжником дороге, ведущей в Ар.

Хотя сестры-рабыни были ко мне добры, кроме них, в деревне на меня почти никто не обращал внимания.

Слабая, хрупкая, для крестьянской работы я не гожусь.

Ненавижу крестьян! Ну и идиоты! Не могли найти лучшего применения красавице рабыне, как запрячь ее в плуг!

— Деревня не для тебя, Дина, — сказал мне как-то Турнус. — Ты городская рабыня. Твое место у ног мужчины, в его покоях, в цепях и ошейнике. Тебе бы ластиться к нему и довольно мурлыкать, как самка слина.

— Возможно, — ответила я.

— Я ластилась бы и мурлыкала у ног Турнуса, — призналась могучая Ремешок. Мы расхохотались. Но она не шутила. Странно: такая крепкая, мощная — и жаждет мужского владычества. Да нет, ведь и она тоже женщина!

На тяжелую работу сил у меня не хватало, и поэтому Турнус часто брал меня с собой к слинам — помогать ухаживать за животными. Кое-кого из них я уже знала. Но в общем-то их боялась, и они, чувствуя это, питали ко мне какую-то необычную для этих животных злобу.

— Ты что, совсем ни на что не годна? — набросился как-то на меня Турнус на площадке для дрессировки слинов. Я опасливо отступила подальше. Под палящим солнцем песок раскалился. Дождя не было уже несколько дней. Са-тарне грозила засуха.

— Ни на что не годна! — Турнус раздраженно тряхнул меня за плечи.

Я вздрогнула под его руками.

— Что такое? — спросил он.

Я стыдливо отвела глаза:

— Прости меня, хозяин. Но уже столько дней меня не касался мужчина. А я — рабыня.

— А, — понимающе протянул он.

Я подняла глаза. Взглянула ему в лицо. Просто великан!

— Может быть, хозяин соблаговолит переспать со своей рабыней?

— Рабыня просит овладеть ею? Взять ее, как берут рабынь?

— Да, хозяин! — вцепившись в него, теряя над собой власть, закричала я. — Да! Да!

Он опрокинул меня на песок, задрал тунику до груди. Я лежала у подножия клетки для рабынь. Он схватил меня, я дотянулась до решетки клетки и закричала, сжав решетку руками. Он обладал мною, а я билась в судорогах от наслаждения. Раз, увидев глядящую из-за бревенчатой стены Медину, я испуганно вскрикнула:

— Там Медина, хозяин!

Он рассмеялся:

— Я делаю со своими рабынями что хочу. Пусть смотрит, если нравится. Пусть у рабыни поучится, как себя вести.

Но Мелина, вне себя от злости, ушла. А я вновь отдалась ему, с благодарным стоном наслаждалась его ласками. Снизошел! Соизволил коснуться меня! Потом, позже, я, постанывая, встала на колени.

— Спасибо, хозяин, — целуя его ноги, проговорила я.

Он рассмеялся, поднял меня, взглянул мне в глаза, а потом, забавляясь, швырнул к своим ногам. Лежа на песке, я смотрела на него снизу вверх.

— Как я погляжу, Дина, — посмеиваясь, заключил он, — на что-то ты все же годна.

— Спасибо, хозяин, — робко ответила я.

День клонился к закату.

Тележка Тупа почти исчезла вдали, только пыль от ее колес еще неслась вслед.

Сегодня утром он оценивал, сколько я стою.

Сегодня утром я сделала открытие: я — шлюха. Но наверно, любая рабыня должна быть немного шлюхой, притом превосходной.

Он не спал со мной, но, когда он меня оценивал, я изо всех сил старалась ему понравиться.

Вот бы встретиться с ним еще!

А началось это так.

— Останься, Дина, — велела мне Мелина, подруга Турнуса. Остальные девушки пошли за водой. Ушел и Турнус — отправился в соседнюю деревню покупать птиц вуло. Вернется не скоро.

Мелину я боялась. Она — хозяйка. Хотела убить меня, когда у меня не хватило сил пахать. Видела меня в объятиях Турнуса. Однако в последнее время особенной враждебности ко мне не проявляла. Я думаю, для нее не секрет, что Турнус спит со всеми своими рабынями. Куда чаще меня в его объятиях оказывается Редис. Мелина наверняка это знает. Одну только Ремешок он насилует редко.

— Да, госпожа, — предчувствуя дурное, пролепетала я.

Мелина меня недолюбливает — это ясно. Но вряд ли ненавидит сильнее, чем остальных рабынь. Любимая рабыня Турнуса — не я, это всем известно. Он предпочитает женщин крупных, широкобедрых, грудастых — когда-то, до того как расплылась, растолстела, наверно, такой была и Меяина.

— Пойди-ка сюда, птичка, — стоя под хижиной, в тени между сваями, Мелина поманила меня пальцем. Я повиновалась. Она — свободная. Я — рабыня. Опустив голову, я почтительно встала перед ней на колени. '

— Сними тунику, Дина!

— Да, госпожа. — Стянув через голову коротенькую тунику, я осталась нагишом.

— Подойди к свае и встань на колени к ней лицом. Я так и сделала.

— Ближе. Колени по разные стороны сваи. Прислонись к ней животом.

— Да, госпожа.

— Нравится тебе наш поселок?

— О, да, госпожа!

— Протяни руки по обе стороны столба. Ладони вверх. Скрести запястья.

Я послушно выполнила приказ.

— Ты счастлива здесь?

— О, да, госпожа!

— Хотела бы ты уйти из нашего поселка?

— О нет, госпожа! — заверила я. А потом поспешно добавила: — Если только госпоже не будет так угодно.

Вытащив из складок одежды обрывок веревки, Мелина крепко связала мне запястья по ту сторону сваи.

— Хорошо держит? — спросила она меня.

— Да, госпожа.

Отступила на шаг, оглядела меня и скрылась в хижине. Вскоре вернулась с мотком веревки в руках. Привязала ее конец к моему веревочному ошейнику, отмотала примерно фут и закрепила привязь на столбе, на уровне моей шеи. Остаток веревки свисал со столба на землю.

Я не сводила с нее глаз.

— Ты красивая, — проговорила она. Привязанная веревкой за шею, встать я не могла.

— Очень красивая.

— Спасибо, госпожа.