Когда в четвертой группе набралось тридцать четыре ребенка, было принято решение отвезти детей в другое место. С помощью Карсон и Майкла Девкалион рассадил их на скамейках вдоль стен грузовика, затем двумя рядами на полу, настолько тесно, что поездка была бы невыносимой, если бы не занимала всего пару минут. Все дети пытались храбриться, некоторые плакали, но тихо, другие даже радовались приключению, заменившему ночной сон на внезапную экскурсию.

Поскольку любая точка мира была столь же близка к дому Сэмплсов, как и дом Эрики, Девкалион, выезжая, повернул влево и заехал на парковку у аббатства Святого Варфоломея, высоко в горах Северной Калифорнии. Помимо гостевого крыла и церкви, на семи акрах, принадлежащих аббатству, здесь находилась школа Святого Варфоломея, служившая как образовательным заведением, так и детским домом для сирот с физическими и психическими пороками развития. Монахи заведовали аббатством и церковью, а монашки-бенедиктинки, под руководством матери-настоятельницы, сестры Анджелы, управляли школой.

Девкалион жил тут, в гостевом крыле, больше двух лет, когда размышлял, не стать ли послушником. В ходе веков он долгие периоды времени проводил в монастырях разных религий, где к нему никогда не относились как к уроду, только как к брату, и, как ни странно ему было, он порой выступал наставником для тех, кого считал мудрее себя.

Монастырь Святого Варфоломея Девкалион покинул меньше суток назад, вначале отправившись в Новый Орлеан, затем – на свалку, где погиб настоящий Виктор. После этого он переместился в Сан-Франциско, к Карсон и Майклу, влекомый внезапной уверенностью в том, что Виктор снова жив и вновь насаждает собственную утопию, которая, как и все остальные, являлась своего рода адом.

Выбираясь из фургона, Девкалион дважды нажал на клаксон в надежде призвать помощь. Затем подошел к грузовой двери, открыл ее и сказал:

– Мы приехали. Вам понравится здесь. Вы пробудете тут совсем недолго, но вам будет очень весело.

Дети выбрались из фургона, с изумлением обнаружив, что находятся в месте, которого никогда раньше не видели, хотя с начала поездки прошло не более двух минут. В этих горах в начале октября снег еще не выпал и не укрыл землю. Ночь была холодной, но ясной, с морем звезд над головой, и метель волшебным образом исчезла.

Когда последний ребенок выбрался наружу, а Девкалион закрыл и запер грузовую дверь, к ним приблизился монах. Гигант совершенно не удивился тому, что первым на сигнал среагировал брат Сальваторе, известный также как брат Костяшки. Он был лучшим другом Девкалиона в аббатстве Святого Варфоломея. Только он знал, кем на самом деле является Девкалион, а потому брат Сальваторе быстрее всех понял, откуда взялись эти дети и почему они бежали.

Это был день знамений, одним из которых, едва ли не самым меньшим, являлся брат Костяшки. День событий, час за часом подтверждавший, что выступившие против Виктора стоят не одни и, сколько бы людей ни погибло в Рейнбоу-Фоллс, мир не позволят превратить в кладбище от полюса до полюса. Девкалион верил, что в ходе ночи события, противодействующие Виктору, будут развиваться еще быстрее, – до тех пор пока все, кто сопротивляется ему, не пожелают присоединиться к бою, откажутся бежать и будут готовы умереть за правое дело. Чудеса не даруются, их заслуживают.

Вскоре за братом Костяшки пришел отец Эббот. Не задавая вопросов, он повел детей к гостевому домику, где имелись спальни и общие комнаты, размеры которых позволяли разместить всех. Дети были слишком юными, чтобы продолжать бояться в отсутствие непосредственной угрозы. Устойчивые благодаря своей невинности, они полностью отдались удивлению, их веселые голоса, чистые и ясные, звучали музыкой в этой высокогорной ночи.

Оставшись наедине с братом Костяшки, Девкалион сказал:

– В Монтане, в городке Рейнбоу-Фоллс, ужасное положение. До национальных новостей, думаю, еще не дошло, но информация просачивается. Вначале она покажется СМИ слишком странной и невероятной, однако доказательства осилят недоверие. У меня нет времени объяснять, поэтому включи телевизор в комнате отдыха и готовься к грядущему ужасу.

Брат Костяшки, задумчиво взглянув на грузовик, сказал:

– Сколько же ты ехал оттуда сюда?

– Нисколько.

– Хотел бы я так покататься.

– Возможно, однажды проедемся.

Брат Костяшки посмотрел на Девкалиона изучающим долгим взглядом.

– Будь я до сих пор, кем я был, заключая пари и играя на скачках, я бы не рискнул ставить деньги на то, что такая поездка действительно произойдет. Мы хоть когда-нибудь снова тебя увидим? Хотя бы когда-то?

Девкалион взглянул на небо, в вечность звезд, и ответил:

– Скоро выпадет снег. Через девять ночей, около семи часов вечера. И когда он закончится, землю у вас припудрит слоем примерно в фут.

Устроив пожар на кухне «Мериуитер Льюис», они ждали снаружи, под снегопадом, с дробовиками наготове, желая убедиться, что ни одно существо не попытается сбежать. Пламя взметнулось, быстрое и яркое, вспышка была отличной, как все, что Салли Йорк видел за долгую жизнь: вначале синеватое пламя «Sterno», потом белое и оранжевое, от разлитого кухонного масла. Окна начали лопаться от жара быстрее, чем он ожидал, и это было самым приятным свидетельством того, что их план сработал. Когда на кухне воцарился истинный ад и ни один из космических злодеев не попытался сбежать, ни объятый пламенем, ни в ином виде, хотя они и открыли дверь для доступа кислорода к пламени, их работа здесь, судя по всему, была закончена. Несмотря на систему пожаротушения, взрывное начало возгорания, скорее всего, захватит постройку и оставит лишь выгоревший корпус, уничтожив всех инакомирных врагов, которые могли висеть в других помещениях.

Салли осуждал разрушение ради разрушения, ставшее довольно популярным в современном мире, но всегда радовался возможности выжечь или иным образом уничтожить зло, если оно поднимало свою уродливую голову и не хотело оставаться в тени, а, наоборот, прыгало на людей, оскалив зубы. Мир нуждался в дозе малого зла, чтобы добру было с чем себя сравнивать, однако позволять этому злу вообразить себе, будто дорога открыта и его пригласили на обед, было нельзя.

Направляясь к «хаммеру», припаркованному между школьными автобусами, Грейс Ахерн сказала:

– Если они собирались скормить этим Строителям младших школьников, то наверняка решили сделать подобное с учениками старших классов. Нужно отправиться туда и сжечь тех ублюдков тоже.

Грейс говорила уверенно и была убеждена в своих словах, и, господи, Салли Йорку еще никогда и ничто не нравилось в жизни настолько же сильно, как звук ее голоса, здравый смысл и неукротимый дух, о котором свидетельствовало все. Она в одиночку растила юного Тревиса, тяжело трудилась на нескольких работах, и, несмотря на то что мать и сын имели немного, у них была гордость и у них были они сами. Он сомневался, что хотя бы раз услышит от этой женщины жалобы и скулеж: она была не способна на жалость к себе, как в свои дни Безумные Отморозки были неспособны сбежать от боя… или проиграть его.