И ещё – лейтенанта не оставляло чувство, что он видел этих двоих раньше. Лишь подъезжая к штабу, он вспомнил где: конечно, в книжной лавке, в тот день, когда погиб его однокашник по Морскому корпусу лейтенант Сергеев.

Вспомнил – и похолодел: в первый раз гибель «Стерегущего», во второй – «Петропавловск»… Совпадение? А если нет? Тогда какую беду предвещает Артуру появление этих ребят сегодня? Бомбардировка одиннадцатидюймовыми мортирами? Или это только прелюдия и случится что-то пострашнее обстрела?

Экие глупости мерещатся… Только хроническим недосыпом и усталостью можно оправдать то, что он, флотский офицер, углядел в этих подростках чуть ли не предвестников Апокалипсиса.

Лейтенант испытал лёгкий укол совести – будто он за глаза и к тому же напрасно обвинил тех двоих в чём-то скверном. Унковский знал за собой некоторую склонность к мистике – наследие кадетских лет, тогда в столице подобная чертовщина была весьма популярна. Четырнадцатилетний Костя не раз, несмотря на запреты, притаскивал в Корпус вот тут – ТОЧНо с большой буквы. «корпус» – корабля. А «Корпус» – учебное заведение, да ещё какое элитное… оккультный журнал «Ребус». Его, помнится, редактировал бывший морской офицер, чью фамилию Унковский, разумеется, давно забыл.

Зато хорошо помнил, как по ночам листал журнал – таясь, при свете восковой свечки, украдкой позаимствованной в церкви корпуса. Что само по себе было в глазах кадетов проступком куда более серьёзным, чем чтение сомнительного, но всё же одобренного цензурой журнальчика. А хоть бы и вовсе запрещённого – кто тогда в Петербурге не грешил подобной малостью?

Рикша остановился перед приземистым одноэтажным зданием штаба крепости. Здание расположилось на немощёной площади, украшенной телеграфным столбами и парой чахлых деревьев. Над крышей, на длинной мачте на растяжках, трещал на ветру флаг. Фасад с начала войны пребывал в небрежении – штукатурка успела облупиться и свисала неопрятными лохмотьями.

Перед крыльцом выстроилось десятка два нижних чинов крепостной пехотной роты. Фельдфебель расхаживал перед строем, виртуозно сквернословя и время от времени тыкая то одного, то другого кулаком в живот. Тычки раздавались больше для убедительности – солдаты сносили их стоически, ни один не согнулся и даже не поморщился. Дерётся – ну что делать, на то оно и начальство…

– Добрый вечер, Константин Александрович!

Лейтенант обернулся:

– Напугали вы меня, Михаил Игнатьевич! Что за манера – подкрадываться без единого звука? Так ведь и удар может случиться…

– Служба такая, – усмехнулся Познанский. – От забайкальских пластунов, знаете ли, перенял привычку.

Ротмистр, состоявший до войны начальником пешей жандармской команды жандармского полицейского управления Маньчжурской железной дороги, нередко бравировал приобретёнными на этой должности навыками, что сделалось привычным предметом шуток в офицерской среде.

– Чем могу, господин ротмистр? Простите, сегодня дел невпроворот, генерал к себе требует…

– По моим сведениям, Василий Фёдорович уже полчаса как отбыл на батарею Литера «Б», причём верхом, – с усмешкой сообщил жандарм. – Так что придётся вам, голуба мой, срочно искать себе Буцефала и догонять его высокопревосходительство.

Унковский поморщился. Генерал Белый – из кубанских казаков, и не ему, морскому лейтенанту, скакать с ним вперегонки.

– Нет уж, я лучше подожду здесь, в управлении. Доклад мой требует массы бумаг – карты, знаете ли, схемы гальванических цепей… не стоит возить всё это по позициям.

– Вот и отлично, – одобрительно кивнул Познанский. – А пока будете ждать – не откажите удовлетворить моё любопытство касательно одного пустякового дела. Вы ведь посещали «Монголию»? У меня, видите ли, имеется там некий интерес, вот я и подумал – может, вы сможете мне помочь?

– Здесь? – в который уже раз спросила Светка. Она трусила – оказаться здесь одной, без твёрдого мужского плеча… пусть это и плечо одноклассника! Раньше, когда им случалось бродить по этим узким, крутым улочкам, рядом кроме Сёмки был ещё Георгий Петрович. Тогда девочка ощущала себя туристкой, знакомящейся с достопримечательностями экзотического городка; они заходили в лавочки, и китайские торговцы в тёмно-синих кафтанах, отделанных витым шнуром, – все как один с коротенькими косичками, спадающими на воротник из-под круглых шапочек, – угодливо кланялись посетителям.

Они и сейчас кланяются, но во взглядах, невзначай брошенных из-под высоко бритых лбов, Светка ловила… не угрозу, конечно, но какой-то нехороший интерес.

– Ещё два дома, – ответила Галина. – Мийфен говорила: будет ограда с драконами, за ней садик. Туда-то нам и надо.

Галке Топольской всё нипочём. Для неё китайцы – просто местные жители, забитые, покорные, привыкшие во всём угождать чужестранцам. «Имперское мышление в действии, – мелькнула язвительная мысль. – Никто из русских обитателей Артура и мысли не допускает, что китайцы могут проявить не то что агрессию – хотя бы неповиновение. Правда, китайские бандиты всё же имеются. Их называют смешно – „хунхузы“, и разбойничают они в сельской местности, не рискуя соваться в город. И грабят хунхузы в основном китайцев.

Галка, помнится, говорила, что японцы вооружают бандитские шайки для нападения на русские обозы – но это далеко, в Маньчжурии, в тылах армии Куропаткина[26], что пятится прочь от осаждённой крепости, будто не замечая отчаянных призывов о помощи.

А здесь, в самом Артуре, неужели все китайцы действительно такие смирные? Ох не верится…»

– Пришли! – Топольская остановилась перед изящными воротами, украшенными красными лакированными драконами. Пошарила рукой возле одной из фигур – там нашёлся витой шёлковый шнур в два пальца толщиной. Галина дёрнула – в глубине сада забрякал колокольчик.

Светлана оглянулась – прохожие-китайцы косились на чужаков и ускоряли шаг, стараясь поскорее миновать ворота с драконами. Боятся? Чего можно бояться в самом сердце русской крепости, полной солдат, пушек, полиции?

Поди сыщи сейчас этих солдат…

За воротами зашаркали шаги. Скрипнуло.

– Мы пришли к достопочтенному господину Ли, – торопливо сказала Галина. – Дорогу сюда нам указала его уважаемая родственница, госпожа Киу Мийфен. Вот, прошу вас… – И подала открывшей двери пожилой китаянке полоску рисовой бумаги с иероглифами. Их написала кухарка Топольских, выслушав сбивчивый рассказ девочек о неудачной попытке вернуть драгоценный ключ.

Кстати, иероглифы пишут или рисуют? Изящные чёрные значки столбиком выстроились на полупрозрачной полоске; Киу Мийфен наносила их лёгкими движениями кисточки, бархатно-чёрная тушь невесомо ложилась на бумагу… Кто его знает, что там написано? Может: «Немедленно убейте подателей сего…»