Евгения Юрьевна заваривала свой любимый липовый чай, когда в дверь позвонили. Она немного встревожилась: кто бы это мог быть? Гостей она не ждала, а участковый врач должен был прийти только завтра.

В глазок она увидела незнакомый мужской силуэт, и это заставило ее тут же запереть дверь еще на один замок. «Если бы незнакомец не услышал издаваемый замком звук, он бы ушел», – такая мысль пришла к Евгении Юрьевне с опозданием, о чем она тут же пожалела. Мужчина зазвонил в дверь активнее, при этом он заявил:

– Откройте, милиция!

Любой человек знает, что эту и другие подобные фразы используют злоумышленники, чтобы проникнуть в чью-то квартиру. Старушкам это известно лучше других, и они никогда и ни за что не откроют дверь.

Сколько капитан Юрасов ни убеждал недоверчивую гражданку в том, что он – настоящий представитель власти, ему не верили. Его рожу назвали бандитской, удостоверение – филькиной грамотой. И только дождавшись участкового, которого Пономарева знала лично, Антон смог наконец проникнуть в ее квартиру.

– Чайку попейте с пряничками, – засуетилась бабуля, приглашая милиционеров к столу. – Прянички свеженькие, я за ними в гастроном всегда к привозу хожу.

Евгения Юрьевна достала красивые чашки, поставила на стол расписное блюдо для пряников, положила нарядные салфетки. Ей хотелось сгладить недавнее недоразумение, и она старалась умаслить гостя.

– Вы уж не серчайте на меня, мало ли всяких проходимцев по домам шастает, на глаз ведь не отличишь, кто есть кто!

Юрасов не серчал, он понимал пожилую женщину и в душе был с ней согласен. Только устал он от долгого топтания под дверью. Но нет худа без добра: его терпение было вознаграждено.

Пономарева относилась к той категории старушек, которые всегда все видят и обо всем знают. Ее квартира располагалась через одну от сто тридцать четвертой, и она отлично видела, что делается на лестничной площадке.

По словам Евгении Юрьевны, в субботу накануне убийства к Фианитову приходил «видный мужчина около тридцати пяти лет». Она его «запеленговала», когда тот покидал квартиру соседа. Мужчина был зол и шел напролом, как танк. Произошло это не раньше пяти, потому что в пять по субботам идет сериал, а он тогда еще не начался. Незадолго до начала передачи «Народные рецепты» в сто тридцать четвертую квартиру опять пришли. На этот раз Пономарева посетителя узнала – это был сосед снизу, Шапкин.

– Между ними ссора давняя. Жили как кошка с собакой, никак помириться не могли. Шапкин вообще-то редко к Валерию заходил, потому как все равно без толку – каждый свое делал, и друг друга они услышать не желали. Вот я и удивилась, когда соседа снизу увидела. Зачем это он явился? Шапкин минут пять в дверь звонил, прежде чем ему открыли. Он ругаться стал, что его заливают, мол, на кухне с потолка вода льется. Фианитов сказал, чтобы тот уходил по-хорошему и не морочил ему голову, у него, мол, ничего нигде не протекает и протекать не может. Так они ругались, ругались, а потом Фианитов его впустил в квартиру.

– Понятно. В котором часу ваши «Народные рецепты» идут?

– В девять. Они как раз начались, и я не стала ждать, чем дело кончится. А что тут смотреть, и так ясно – очередной склокой, потому как ни один из них уступить другому не хотел.

– Больше вы ничего и никого интересного рядом с квартирой Фианитова не видели?

– Нет. Потом я спать легла. Я рано ложусь, и нехорошо еще мне стало… А на следующий день я и вовсе в больницу попала, вот только недавно выписали меня.

Шапкин словно знал, что за ним придут. Он не отпирался, не грозил жалобами, как это часто бывает.

– Да, я его отравил и нисколько об этом не жалею! Покой в моей квартире наступил только тогда, когда этот козел сдох! Почему я, приходя домой, должен терпеть издевательства?! Если государство не может защитить мои права, я вынужден защищать их сам! Разве это нормальный закон, по которому можно шуметь с семи утра до одиннадцати вечера? Хоть на всю катушку музыку включай – никто никому этого запретить не вправе. И это касается только громких звуков. Топанье, цоканье и прочие шумы – сколько угодно и в любое время суток! Того, кто эдакие законы издает, поселить бы в коробку, вроде нашего дома, да чтобы над ним такой же урод, как Фианитов, жил! А сбоку, для пущей радости, по соседу-алкашу, чтобы законники эти на своей шкуре прочувствовали, как простым смертным живется! Тогда, глядишь, и в законодательстве что-то изменится.

– Вот так иногда бывает, господа, – сказал Мостовой, перелистывая дело Фианитова, – убийцей оказался скромный, тихий человек, на которого и не подумаешь.

– Не повезло Шапкину, – посочувствовал соседу Валерия Юрасов.

– Тебе жалко, что мы его вычислили?

– Поторопился он соседа кончать. Подождал бы он немного, глядишь, с Фианитовым и расправился бы кто-нибудь другой, тот, по чьему поручению он картину на яхте вывез. Я очень сомневаюсь, чтобы Валерий сам все это затеял: похищение из музея, контрабанда – слишком дерзкие поступки для него. Как говорила Борисова, не тот психотип.

– Пожалуй, ты прав, – сказал Анатолий. – В этом деле замешан еще кто-то, о ком мы не узнаем потому, что картина нашлась, и это, слава богу, уже не наша головная боль.

– А я все-таки думаю, что Фианитов погиб именно из-за «Зимнего утра», – высказал свои соображения Костров. – Не трогал бы он картину, остался бы цел. Дело не в Шапкине. Он же не матерый рецидивист, чтобы людей убивать! Сам же потом раскаялся, говорил, нашло на него что-то, разум помутился. Этим «чем-то» была энергетика возмездия, исходившая от картины. Такой, знаете ли, ангел-хранитель полотна, который его бережет от плохих рук…

– Ну, Мишаня, ты скажешь! Энергетика, ангел-хранитель… Довел Шапкина до ручки сосед, вот он его и отравил. Каждый так сломаться может, без всякой энергетики.

– Я точно говорю, дело в картине! Мне Калинкин очень интересные вещи про это «Зимнее утро» рассказывал. Мы с ним по «скайпу» пообщались. Калинкину уже больше восьмидесяти лет, он жизнь прожил и многое знает. Стариков слушать надо, у них много мудрости! У самого Архипа Михайловича с этой картиной много связано, так что я ему верю. «Зимнее утро» ему помогло на ноги встать, когда он в годы войны умирал от ран. Картина эта и других спасает, и себя хранит. Она в войну не сгинула, в море во время шторма не утонула… Люди, позарившиеся на нее, понесли наказание. Я от Калинкина узнал, что его невеста продала подаренное ей им «Зимнее утро», и позже у нее вся жизнь пошла кувырком. И вот еще что. Я в архивах покопался и кое-что нарыл. Помните неуловимого Беню Черного? Он мог добыть что угодно и где угодно. Самого его найти не удавалось никому – за ним вся московская милиция охотилась, а он словно в воздухе растворялся. Так вот, Беня погорел… на нашей картине! Это ему невеста Калинкина продала «Зимнее утро»! Беня собирался загнать картину одному иностранцу, уже договорился о цене, но в последний момент передумал. Картина ему самому понравилась, и он пожелал оставить ее себе. Иностранец уступать полотно не хотел. Он решил проблему кардинально – пырнул Беню ножом и скрылся вместе с картиной. Истекающего кровью Беню привезли в больницу. Все это сам Беня Черный рассказал, осознав, что долго не протянет. Он считал себя заговоренным, везунчиком, из каких только передряг он не выпутывался! И тут – роковое стечение обстоятельств…