Мы ехали вдоль берега через широкие речные устья, между скалистыми холмами, мимо серого плоского пространства залива Кардиган. Названия попадавшихся по пути городков звучали как клубок в кошачьих лапках: Лливингврил. Морфа Мауддах, Лландеквин, Диффрин Ардудви. В Пенриндэудрэте поезд наполнился разновозрастными детьми в школьной форме. Я ожидал воплей, табачного дыма и летающих по вагону предметов, но дети оказались безупречно благовоспитанными, все до единого. Вышли все они в Харлехе, и в вагоне вдруг стало пусто и тихо — так тихо, что мне стал слышен разговор, который сидевшая позади меня пара вела на валлийском, и я просто заслушался. В Бармуте мы пересекли еще одно широкое речное устье по шаткому на вид деревянному мостику. Я где-то читал, что на несколько лет этот мост закрывали, и Бармут до недавнего времени был конечной станцией на линии. То, что БЖД выделили деньги на ремонт моста и открытие линии, выглядит чудом, но ручаюсь, что если вернуться сюда через десять лет, эта полузабытая линия-работяга окажется в руках энтузиастов вроде тех, из Блэно-Ввестиниог, и какой-нибудь хлыщ с усишками скажет мне, что в Шрусбери я не попаду, потому что мои планы не согласуются с их расписанием.

Так что спустя три четверти часа и 105 миль я порадовался, что попал в Шрусбери, пока это еще возможно. Далее я намеревался повернуть на север и продолжить свой марш к мысу Джон-о-Гроутс, но, проходя по платформе, услышал объявление о посадке на Ладлоу и, повинуясь какому-то порыву, сел в поезд. Столько лет мне твердили, что Ладлоу — прекрасное место, и тут мне вдруг пришло в голову, что, возможно, это мой последний шанс его повидать. Вот каким образом я через двадцать минут высадился на пустынную платформу в Ладлоу и отправился по длинному склону холма наверх, к городку.

Ладлоу и в самом деле очаровательное и приятное местечко на холме над рекой Тем. Там, кажется, есть все, чего можно пожелать от селения, — книжная лавка, кино, завлекательные на вид чайные и булочные, пара «семейных мясников» (мне всегда хочется спросить: сколько возьмете за разделку моей?), старомодный «Вулворт» и обычный ассортимент аптек, пабов, галантерей и тому подобного, причем все оформлены достойно и с уважением к среде. Гражданское общество Ладлоу позаботилось повесить на многих зданиях таблички, извещающие, кто в них жил. Одна такая висела на стене «Анджелы» — старой почтовой станции-гостиницы на Брод-стрит, ныне, к сожалению — надеюсь, что временно, — закрытой. Эта табличка сообщала, что знаменитая почтовая карета «Аврора» когда-то покрыла сотню или около того миль до Лондона за 27 часов, что доказывает, как далеко ушел прогресс. Теперь Британская железная дорога сократила этот срок чуть ли не вдвое.

По соседству мне попалась на глаза организация под названием «Отделение лиги защиты кошек Ладлоу и округа». Я был заинтригован. Что же такое, гадал я, народ в Ладлоу вытворяет со своими кошками, что для их защиты понадобилась особая служба? Возможно, я смотрю не под тем углом, но не представляю, что может заставить меня пожертвовать хоть какую-то сумму на защиту кошачьих интересов — разве что вы начнете поджигать кошек и швырять ими в меня. Ничто другое — разве что трогательная вера в прогноз погоды, да повсеместная любовь к шуткам со словом «задница» — не заставляет меня столь остро ощущать себя в Британии иностранцем, как национальное отношение к животным. Известно ли вам, что Национальное общество по предотвращению жестокого обращения с детьми было основано на шестьдесят лет позже основания Королевского общества по предотвращению жестокого обращения с животными и как филиал последнего? Знаете ли вы, что в 1994 году Британия проголосовала за директиву ЕС об обязательном периоде отдыха при транспортировке животных, но против обязательного отпускного периода для фабричных рабочих?

Но, даже отвлекаясь от этих курьезов прошлого, мне кажется странным, что целая служба, явно с хорошим финансированием, занимается благополучием и благосостоянием кошек Ладлоу и окрестностей. Не менее того заинтересовало меня такое территориальное самоограничение — кошки за пределами Ладлоу и его округа никого не волнуют? Хотелось бы знать, что произойдет, если члены лиги застанут вас дразнящим кошку по ту сторону границы округа? Отвернутся и скажут: «Вне нашей юрисдикции»? Кто знает? Только не я, потому что, когда я вздумал зайти и поинтересоваться, выяснилось, что контора закрыта. По-видимому, все члены лиги разошлись — прошу не видеть в сказанном намека! — на ланч.

Туда же решил отправиться и я. Я перешел через дорогу к приятному бару-закусочной, где сразу превратил себя в отверженного, заняв столик на четверых. Когда я вошел, там было практически пусто, и я, нагруженный рюкзаком и норовившим опрокинуться подносом, сел за первый подвернувшийся стол. Однако народ тут же повалил со всех четырех сторон, и все время своего короткого ланча я ловил на себе укоризненные взгляды людей, вынужденных из-за меня занимать менее популярные «дополнительные места наверху». Я старался есть побыстрее и держаться поскромнее, и все же человек, сидевший за два столика от меня, успел подойти и с намеком спросить, нужен ли мне свободный стул. Он унес стул, не дожидаясь ответа, а я проглотил остатки ланча и, посрамленный, выскользнул за дверь.

Я вернулся на станцию и купил билет на следующий поезд до Шрусбери и дальше, на манчестерский Пикадилли. Из-за какой-то аварии на линии поезда опаздывали на сорок минут. На станции было тесно и пассажиры нервничали. Чтобы найти себе место, я потеснил целое купе народу. Они сердито подвинулись, провожая меня гневными взглядами, — еще враги! Ну и денек выдался! Я уселся, не снимая теплой куртки, втиснувшись с громоздким рюкзаком на коленях в крошечный уголок. Я еще питал смутную надежду попасть в Блэкпул, но не мог и пальцем шевельнуть, даже чтобы достать из кармана железнодорожное расписание и посмотреть, где надо сделать пересадку, так что оставалось лишь сидеть смирно и надеяться на пересадку в Манчестере.

У Британских железных дорог выдался неудачный день. Мы проползли от станции милю или около того, а потом поезд встал и долго простоял без видимых причин. Наконец машинист объявил, что из-за неполадок дальше на линии этот поезд проследует только до Стокпорта, чем вызвал общий стон. Еще двадцать минут спустя поезд неуверенно двинулся дальше, ковыляя через зеленые луга. На каждой станции бесплотный голос приносил извинения за опоздание и за сокращение маршрута. Когда через девяносто минут мы прибыли в Стокпорт, я ждал, что все выйдут, но никто не двинулся с места, поэтому остался и я. Лишь один пассажир, японец, честно высадился и потом с отчаянием смотрел вслед поезду, отправившемуся без объяснения причин — и без него — в Манчестер.

В Манчестере я обнаружил, что мне нужно ехать до Престона, и пошел искать телеэкран, но тот давал только станцию назначения и не показывал промежуточных. Тогда я пристроился к очереди пассажиров, спрашивающих у охранника БЖД дорогу в разные места. К несчастью для него, ни на одной ветке не было станции «Вали на хрен», а именно эти слова так и рвались у него с языка. Меня он отправил на платформу 13, к ней я и отправился, но последней оказалась платформа номер 11. Я вернулся к тому парню и сообщил, что не могу найти тринадцатой платформы. Оказалось, на нее есть выход через потайную лесенку и через эстакаду. Как видно, это была платформа пропавших поездов. На ней стояла целая толпа жалких и растерянных пассажиров, похожих на народ из скетча «Монти Пайтон» о молочнике. Кончилось тем, что всех нас послали обратно на платформу 3. Прибывший поезд оказался, само собой, двухвагонным «подкидышем». В него и втиснулись все 700 человек. И вот, через семнадцать часов после того, как утром покинул Портмандог, голодный, усталый, всклокоченный и обескураженный, я прибыл в Блэкпул, куда мне, собственно говоря, не особенно и хотелось.