У обоих был вид вырванных из сна людей. С окровавленными лицами, растрепанные, в разорванных окровавленных рубахах, они, тяжело дыша, с ненавистью смотрели друг на друга. Растрепанный, с красной физиономией Добродеев, тяжело дыша, повис на Леониде, бубня:

– Лень, ты чего! Совсем? Культурные ведь люди!

– Хорош дурить! – сказал Монах. – Передых! Доктор, теперь ваша очередь. Посмотрите, будут жить или каюк.

Лариса отбросила туфлю и упала на стул.

– Виталик, идем, умоешься, – Екатерина потянула за руку Виталия, но тот только отмахнулся.

Монах вдруг резко обернулся. Он совершенно забыл о Лике. Странным было ее молчание. В комнате ее не было.

– Где Лика? Элла Николаевна, где Лика?

– Лика? – Старая актриса с недоумением смотрела на Монаха. – Была тут… Вот она! – вдруг закричала она, пытаясь подняться. – Лика! Что с тобой?

Монах ринулся к ней и увидел Лику. Девушка лежала на полу, разбросав руки. Он рухнул перед ней на колени, приподнял голову. Пронзительный крик Юлии резанул по ушам:

– Убийцы! Ненавижу!

Доктор пытался нащупать пульс на безвольной Ликиной руке, поднимал ей веко, рассматривал зрачок; Добродеев уже набирал номер «Скорой»…

– Юля, оденься, поедешь с ними, – приказал Монах рыдающей экономке. Взгляд его упал на Эллу Николаевну – старая актриса впилась взглядом в сцену, разворачивающуюся перед ней, и выражение лица ее показалось Монаху странным. Она смотрела молча, высоко вздернув чудовищные смоляные брови, и Монах подумал, что так выглядят люди, увидевшие привидение и впавшие в транс. Мельком подумал, что надо бы найти валерьянку, как бы ей не стало плохо.

Лика лежала на носилках – мертвенно-бледная, с закрытыми глазами, укрытая до подбородка красно-черным мохнатым пледом – этим пледом укрывался старый Левицкий, вспомнил Монах. Казалось, девушка не дышала. Но люди со «Скорой» сказали, что она жива. Носилки втолкнули в машину, споро установили капельницу.

Лариса, набросив шубу, попыталась сесть в машину, но Юлия остервенело оттолкнула ее и закричала:

– Убирайся! Пошла вон!

Лариса испуганно отступила. Лика и Юлия уехали.

Машина, разбрызгивая снежную слякоть, с ревом вылетела со двора, а они, сгрудившись на крыльце, смотрели вслед, пока красные огоньки не исчезли за поворотом. Лариса плакала, Леонид, мгновенно протрезвев, утирал кровь, сочащуюся из носа, Екатерина смотрела испуганно и цеплялась за руку Виталия. Нахмуренный Монах и озабоченный Добродеев стояли рядом. Старая актриса осталась в доме…

…Доктор накапал в рюмку валерьянки, присел на диван рядом со старой актрисой.

– Выпей, Элла, – он сунул ей в руку рюмку.

– Володя, не валяй дурака! – Она оттолкнула его руку. – Олег, налей мне водки! – Монах повиновался. Она залпом выпила, утерлась рукой и сказала твердо: – Отвезите меня домой. Я устала.

– Леша! – Монах повернулся к Добродееву. Тот кивнул.

Остальные ушли, не прощаясь, выскользнули потихоньку…

Монах вышел на крыльцо проводить Ларису.

– Ты нас теперь ненавидишь? – спросила она, вглядываясь в его лицо, и Монах отметил это «нас» – она разделила всех на «нас» и «вас», тем самым принимая на себя вину за то, что здесь произошло. И они оказались в разных лагерях. Семейный лагерь, где все ненавидят друг друга, тем не менее оказался спаянным сильнее, и никуда от этого не денешься.

– Глупая! – Он обнял ее. – Как я могу тебя ненавидеть… ты же сама все знаешь.

– Господи! – выдохнула она. – Что с нами происходит? Если она умрет… как мы будем жить дальше?

– Я позвоню, – сказал Монах, желая, чтобы она уехала наконец, у него не было сил успокаивать ее, находить какие-то правильные слова… да и что тут скажешь? Он отметил, что она не назвала сестру по имени, а лишь безлико «она», и вздохнул, подумав, что есть вещи, которые ничто никогда не изменит – ни смерть, ни чувство вины, ни понимание их иррациональности…

…И они остались в доме вдвоем – доктор Владимир Семенович и Монах.

– Как плечо? – спросил Монах.

Доктор потрогал плечо:

– Нормально. Что это было, Олег? Я ничего не понимаю… если Лика умрет… – Лицо его вдруг сморщилось, и он заплакал. Он постарел на глазах – из бравого бодряка превратился в жалкого плачущего старика. – Эта девочка… ты себе не представляешь, Олег, это была отрада всей Роминой жизни. Он возился с ней с рождения, он таскал ее в поездки, когда она подросла…

– Прилягте, Владимир Семенович. – Монах подвел старика к дивану, взбил подушку. – Она не умрет. Я сейчас закончу, сделаю чай, посидим, поговорим. Отдохните пока.

Он уложил старика, принес из прихожей свою громадную дубленку, укрыл. И занялся уборкой. Несмотря на размеры и вес, двигался легко и споро.

Он деловито убирал со стола, выносил на кухню блюда и тарелки и поднимал стулья, старательно переступая через осколки. Иногда они оглушительно трещали у него под ногами, и тогда он в сердцах чертыхался.

Распихав салаты и закуски по пластиковым коробкам, он определил их в холодильник. Свалил грязные тарелки в раковину и засучил рукава.

Звякало стекло, журчала вода, Монах увлеченно орудовал посудным ежиком. И думал…

Когда он вкатил в гостиную дребезжащий столик на колесах, доктор дремал. Монах подошел неслышно, протянул руку, чтобы тронуть старика за плечо. Взгляд его упал на тумбочку у изголовья, и он недолго думая открыл дверцу. Внутри на потемневшем серебряном подносе лежали две распечатанные упаковки с таблетками и футляр с очками. Доктор шевельнулся, и Монах поспешно сунул упаковки себе в карман. Помедлил, соображая, и на цыпочках вышел из гостиной.

Комната Лики была рядом со спальней старого Левицкого. Светлая мебель, бежевый диванчик, десяток зверушек – щенки, львята, медвежата, пестрые подушечки с картинками. Кресло с бежевой обивкой, на спинке брошенный небрежно красный халатик. Картины на стене – лес, река, луг. Фотографии на стене: Лика в тяжелом гриме, в парике-блонд, в длинной белой хламиде – не иначе, Дездемона; в костюме Снегурочки и Красной Шапочки; и совсем маленькая – в костюме зайчика.

Стеклянный письменный стол, красный ноутбук.

Деревянная кровать под гобеленовым покрывалом, тумбочка, ночник. Монах потянул верхний ящик, покопался в каких-то бумажках, бижу, выудил из глубин блестящую пластинку. Сунул в карман и потопал вниз…

– Прошу к столу! – Он тронул старика за плечо. – Как вы?

Тот открыл глаза.

– Хорошо, спасибо. Олег, позвони Юлии, как они там.

– Только что звонил, Владимир Семенович. Лика в реанимации, Юлия останется в больнице до утра. Утром я ее сменю.

– Я с тобой.

– Хорошо. Я заварил все чаи, которые нашел. Сахар?