– Неужели ты не видишь схему? Телескоп, чужое окно, устранение свидетеля, а потом – соучастника. Ясно как божий день!

– Не вижу! Все притянуто за уши, Христофорыч. Дома большие, ты уверен, что там умерли только двое? Может, больше. Может, пятеро! А ты как тот тип из анекдота, что ищет ключи под фонарем, хотя где потерял, не помнит.

Монах подумал и сказал:

– Нет в тебе романтики, Леша. Ты же писатель, у тебя воображение и фантазия должны зашкаливать, а ты про какие-то ключи. Сергей между прочим спросил меня про синюю машину, в которой ездила женщина Андрея. Его интересовало, не видел ли я эту машину. Он подумал, что я живу там.

– Ты не говорил про женщину.

– Была женщина, Леша. Как же без женщины. Вот Сергей и хочет с ней поговорить, чтобы снять вопросы. А потом спокойно уедет домой. В квартире Андрея не осталось ни фотографий, ни номеров телефонов, даже его мобильника нет. Квартирная хозяйка считает, что Андрей с ней поссорился и переживал, потому и сердце схватило. Или она его бросила. Она видела ее как-то и сказала, что она была не простая. То есть Андрей был простой, а она непростая, и скорее всего, замужем. Кроме того, он видел на его могиле букет дорогих цветов, роз, и решил, что это от таинственной женщины. У которой синяя машина. Которая, как я считаю, могла его убить.

– Убить? Ты считаешь, что она могла его убить? – поразился Добродеев. – С какой стати ей убивать?

– Пока не знаю, Леша. Но чувствую какую-то нехорошую тайну.

– И цветы тоже она? Зачем?

– Чувство вины, должно быть. Возможно, она не хотела его убивать…

– А каким боком эта история к Левицким? – спросил после паузы Добродеев.

– Пока не знаю. То есть подозреваю, но пока рано об этом.

– Может, они собирались ограбить инкассаторскую машину, а судья догадалась?

– Прекрасная версия, – похвалил Монах. – Правда, непонятно, как этот замысел просматривался через телескоп. Вообще версий воз и маленькая тележка. Взять убийство Алисы… Любой из присутствующих в доме мог совершить убийство. Кроме меня. У каждого, если порыться, можно найти мотив.

– Интересно, какой мотив у старухи актрисы?

– Зависть, Леша. И ревность. Помнишь, я говорил, что она и Левицкий были любовниками? Может, после смерти Норы она рассчитывала на… что-нибудь, а Левицкий, по слухам, увлекся Алисой. Но ей было бы физически трудно это провернуть, у нее больные колени, она ходит медленно и с трудом. А тут нужно было действовать проворно. Кстати, похожий сюжет есть у того же Сименона – старая хозяйка дома убила молодую цветущую служанку, с которой спали ее муж и сын. Классика.

– А у Ларисы?

– У Ларисы? Допустим, Виталий стал на нее засматриваться.

Добродеев рассмеялся.

– Таких мотивов можно насочинять действительно воз. А у доктора?

– Как старый Мефисто, воспылал страстью к Алисе, ревновал к другу… например. Признался в любви, она его высмеяла.

– Тебе не стыдно, Христофорыч?

– Стыдно. Но ты сам напросился.

– А Юлия могла убить?

– Запросто! Ревность к хозяину. Кроме того, Алиса раздражала ее, крошила хлеб, крошки падали на ковер, а еще она красилась помадой, которая пачкала посуду и не хотела смываться. Любая мелочь, Леша. Любая мелочь делает человека твоим врагом в королевстве кривых зеркал.

Скрипнула дверь, на пороге появилась Лариса, укутанная в шаль.

– Можно к вам? Там как-то неуютно.

– Принести шубу? – спросил Монах. – Замерзнешь.

– Спасибо, не нужно. Тепло.

– Леша – это Лариса Левицкая. Леша – журналист и мой добрый друг. Он знаком с Леонидом и Ириной и хорошо знал Романа Владимировича.

– Очень приятно, – кивнула Лариса. – Олег, Ирину арестовали! Я ничего не понимаю… Я не верю, что она убийца. Господи, когда кончится весь этот ад! У меня уже нет сил…

– Я думаю, Лариса, ее не арестовали, а задержали. Как я понимаю, следствие зависло и нужны хоть какие-то результаты. Почему именно она? Я думаю, из-за фотографии Леонида и Алисы.

– Откуда у них фотография? Неужели… Лика! Лика? Дрянная девчонка! Она же тянула из Леонида деньги за эту фотографию.

– Тянула. Но он перестал платить, а… поплатилась Ирина. Кстати, Ирина с самого начала отказалась платить. Лика была уверена, что арестуют именно его.

– Это какой-то монстр! – вырвалось у Ларисы. – Исчадие ада! Не представляю, что с ней будет дальше. Леонид – ничтожество, но он безобидный. Я не хочу иметь с ними ничего общего. Все не так, с самого начала… Из-за нее мама бросила театр! Они стали ссориться, готовы были убить друг друга. Лучше бы ее не было!

Она разрыдалась. Монах обнял ее, привлек к себе, забормотал, утешая:

– Ну, ну, успокойся, она играет, для нее весь мир театр, ее сверстники играют в компьютерные игры, где смерть и убийства понарошку… так и она… все будет хорошо. Она вырастет, наберется ума… Мы с нее глаз не спустим.

– Чего-то свежеет, – сказал Добродеев, ни к кому не обращаясь. – Пойду, пожалуй, в дом. Приятно было познакомиться, Лариса.

Ему никто не ответил. Лариса плакала, Монах похлопывал ее по спине, утешая. Достал из кармана носовой платок, промокнул ее мокрое лицо.

– Извини, что я так… – выговорила она с трудом. – Совсем перестала держать себя в руках. Вся эта история… Я больше не могу! Я перестала спать, я жду, что меня арестуют. Меня трясет от телефонных звонков, ночью я прислушиваюсь к шорохам… Я снова и снова перебираю слова, жесты, взгляды… когда Алису. И отец… Мне страшно, Олег. Неужели он сам себя?.. Или кто-то из нас?

– Мне ты можешь сказать все, Лариса.

– Ты не звонил…

– Извини дурака. Как-то навалилось все… ждал, что ты позвонишь.

– Я хотела, даже набирала номер, а потом… Лучше бы я не приходила сюда. Но я думала, что ты тоже будешь, а потом вроде как должна. Лика очень любила отца, они были очень близки, а теперь она осталась одна…

Монах хотел спросить, что у нее с Виталием, он помнил его неприязненный взгляд, но передумал. Какая разница? Все равно ничему он помешать не сможет. За Виталием первородство. Сколько они встречались? Два года? Кажется, два…

– Пошли, ты уже замерзла, – сказал он, и Лариса кивнула. – Запомни, ты никому ничего не должна. И если не хочешь идти, то не иди, поняла?

Старая актриса, ухмыляясь, соединила их взглядом, а Виталий помрачнел. Леонид стоял у окна, спиной к публике, и спина его выражала презрение. Доктор Владимир Семенович сидел без пиджака, распустив узел галстука. Он был слегка пьян, на скулах выступил склеротический румянец, но седой ежик победительно торчал. Юлии не было.

Лика заверещала:

– Олежка! Лариса! А мы уже собирались идти искать! Давайте к столу, пьем за папочку. Мальчики, наливайте девочкам. Папочка, за тебя! – Она задрала лицо к потолку и подняла бокал с шампанским.