В своём недавнем эссе молодой писатель Бенджамен Кункель размыш­лял о том, сколько места начинает занимать Сеть в его жизни: «Интернет, как справедливо напоминают его сторонники, делает жизнь более разнообраз­ной и удобной, при этом ни к чему нас не принуждая. Однако на практике мы чувствуем, что это не совсем так. Нам не кажется, что мы добровольно выбрали, сколько времени и как часто будем проводить в Сети. Напротив, нам кажется, что мы приняли эти привычки от отчаяния, либо они были навязаны нам историей... в любом случае, мы распределяем своё внимание совсем не так, как планируем или хотим».

Вопрос, на самом деле, не в том, смогут ли люди время от времени читать книги. Разумеется, да. Когда мы начинаем использовать новую интеллектуаль­ную технологию, мы не переключаем в мгновение ока наш образ мышления на другой. Мозг не является бинарным. Интеллектуальная технология расши­ряет своё влияние за счёт постепенного изменения образа наших мыслей.

И хотя даже самые первые пользователи технологии часто могут заме­тить изменения в своём внимании, познании и запоминании по мере привы­кания к новому носителю, самые значимые изменения происходят медленно, в течение жизни нескольких поколений, по мере того, как технология всё сильнее проникает в наши процессы, связанные с работой, отдыхом и обра­зованием, - то есть, во все нормы и практики, определяющие общество и его культуру. Как меняется способ нашего чтения? Как меняется способ нашего письма? Как меняется способ нашего мышления? Мы должны задавать себе эти вопросы как во имя самих себя, так и во имя своих детей.

Что касается меня, то я долго не выдержал. Приближаясь к окончанию работы над этой книгой, я вернулся к практике постоянной проверки почто­вого ящика и чтения заголовков через RSS. Я поиграл с несколькими новыми социальными сетями и вновь начал публиковать записи в блоге. Совсем недавно я сдался и купил себе проигрыватель Blu-ray со встроенным подклю­чением к Wi-Fi. Он позволяет мне слушать потоковую музыку с сайта Pandora, смотреть кинофильмы на NetFlix и видеофрагменты на YouTube с помощью телевизора и стереосистемы. Должен признаться - это круто.

Не уверен, что теперь смог бы прожить без этой штуковины.

Это был один из самых странных, но при этом и многозначительных эпизодов в истории компьютерной науки. В течение нескольких месяцев 1964-1965 годов Джозеф Вейценбаум, 41-летний учёный, занимавшийся ком­пьютерными науками в Массачусетском технологическом институте (МТИ), писал программу для разбора письменного текста, которая должна была работать в составе новой университетской системы распределения ком­пьютерного времени. Студент, сидевший за одним из терминалов системы, печатал предложение, а программа Вейценбаума, руководствуясь простыми правилами английской грамматики, определяла значимое слово или фразу в предложении, а затем анализировала синтаксический контекст, в котором это слово или фраза использовались. Затем программа должна была, в соот­ветствии с другим набором правил, превратить исходное предложение в дру­гое, выглядевшее как ответ на первое. Это предложение почти мгновенно появлялось на экране компьютера студента, за счёт чего создавалась иллю­зия общения.

В своей статье, написанной в январе 1966 года и описывавшей программу, Вейценбаум привёл пример того, как она работает. Если человек печатал что-то типа: «В эти дни я чувствую себя несчастным», компьютеру нужно было лишь знать, что слово «я» (или I am в английской версии) обычно идёт перед описанием ситуации или мысли говорящего. Таким образом, компьютер мог на основании этого предложения сформулировать ответ: «А как долго ты уже чувствуешь себя несчастным?» По объяснению Вейценбаума, программа работала с помощью «определённого шаблона, одна часть которого реагиро­вала на слова «I am ("я"), а другая - на завершающую часть предложения very unhappy these days ("чувствую себя несчастным")». Затем она использовала алгоритмический «комплект», соответствующий определённому шаблону, работавший на основании следующего правила: если исходное предложение звучало как «Я [есть] ЧТО-ТО», то исходная фраза превращалась в «Как долго ты ЧТО-ТО?», вне зависимости от значения «ЧТО-ТО».

Приложение Вейценбаума было продуктом своего времени. В течение 1950-1960-х годов энтузиазм в отношении компьютеров, программирования и искусственного интеллекта не только заставлял думать, что человеческий мозг представляет собой разновидность компьютера, но и то, что человече­ский язык представляет собой продукт деятельности одного из алгоритмов, работающих внутри этого компьютера. Как объяснял Дэвид Голамбиа в книге «Культурная логика цифровых вычислений», новое поколение «вычислитель­ных лингвистов» во главе с коллегой Вейценбаума по МТИ Ноамом Хомским считало, что форма «естественного языка», на котором люди говорят и пишут, отражает «операции компьютера внутри человеческого мозга, который выполняет все лингвистические операции». В своей статье, опубликованной в 1958 году в журнале Information and Control, Хомский писал, что «один из воз­можных методов описания грамматики может представлять собой программу для универсальной машины Тьюринга». Эта теория казалась многим крайне привлекательной, так как была окутана в соблазнительные одежды «техно­логической инновации», пишет Голамбиа. Она предлагала «механистическую ясность», замещая «беспорядок», присущий человеческому языку, «понятным внутренним компьютером». За счёт обратного инжиниринга человеческой речи можно было обнаружить подспудный код, лежащий в основе языка, а затем воспроизвести его в виде компьютерного кода.

Вейценбаум назвал свою программу «Элиза», в честь девушки-кокни, героини пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», которая учится говорить на пра­вильном английском языке под опекой самонадеянного профессора фоне­тики Генри Хиггинса. Для того чтобы имитация разговора была чуть более интересной, Вейценбаум придумал своему искусственному собеседнику лич­ность - в его представлении это был психотерапевт, работавший по методу Роджерса. В своей работе автор объяснил, что выбор личности был основан на вполне прагматичных соображениях. Психотерапевты, использовавшие метод, созданный в 1940 году психологом Карлом Роджерсом, притворялись в разговорах с пациентом, что совершенно не понимают окружающего их мира. Чаще всего они просто повторяли заявления пациентов, либо сопро­вождая их банальными комментариями, либо трансформируя их реплики в открытые вопросы. Понимая, что подобная наивность представляет собой своего рода игру, пациенты могли приписать своим терапевтам «глубокие знания, понимание происходящего и способность к логическому мышле­нию». Вейценбаум считал, что подобный персонаж мог оказаться для «Элизы» «крайне полезным в психологическом смысле» - эта роль позволяла предста­вить, что за пустотой программы скрывается истинный интеллект.

Вейценбаум привёл отрывок из диалога «Элизы» с молодой женщиной, одной из первых протестировавших программу (ответы машины указаны курсивом):