Это крупнейшее отдельно взятое преобразование в экономической науке, которое мы можем ожидать в ближайшие пятьдесят лет. Когда речь заходит о «новой парадигме», многие ожидают появления очередного Маркса, Кейнса или Хайека. Однако грядущие изменения будут более радикальными и ими будет поставлена под сомнение сама взаимосвязь между ученым и его областью науки. Реальным же преобразованием станет подчиненное положение отдельно взятого ученого.

Я уже наблюдаю начальные проявления данных тенденций в экономике, одной из тех областей социальных наук, где влияние компьютеров наиболее сильно. Новоявленные кандидаты наук весьма ловко управляются с данными, но многие из них не разбираются в проблемах микроэкономики. Если вы зададите им какой-нибудь простой вопрос из области микроэкономики, подобный тем, что когда-то были включены в программу Чикагского университета, то вряд ли получите более-менее удовлетворительный ответ. Если вы спросите соискателей на рынке труда, ставших вчера кандидатами наук: «При каких условиях разрешение производителям выкупать места на полках в супермаркетах в отличие от запрета подобной практики будет выгодно потребителю?» — то вряд ли добьетесь чего-то большего, чем удивленный взгляд. Это вопрос логики исключительно микроэкономической природы и крайне примитивен по своей структуре (что вовсе не означает то же самое, что и простой вопрос), однако данные навыки почти нигде более не преподаются. При этом те же самые люди, не способные ответить на вопрос микроэкономического характера, могут легко справляться с компьютерным программированием и преобразованием данных в удобную для использования форму. В целом происходит появление большего числа первоклассных эмпириков, чем когда-либо прежде, однако существенного прогресса в экономической теории за последние лет двадцать не наблюдается. Теории уделяется все меньше и меньше внимания.

За неимением лучшего новаторская работа в таких областях, как экономика развития и экономика труда — двух сферах, зависящих от статистических данных и возрастающих в своей важности,— предполагает использование более простых теорий, чем двадцать-тридцать лет назад. Именно более простые теории позволяют нам поставить себе на службу способность компьютеров анализировать данные или проводить эксперименты в полевых условиях. В этом плане направление развития экономики сильно отличается от того, что происходит в теоретической физике или космологии. Именно более простые экономические теории имеют наибольшее влияние, в то время как сложные теории, не исчезнув еще полностью, свое влияние утрачивают.

Сегодня авторы большей части передовых исследований в макроэкономике не стали бы относить свои работы ни к «кейнсианскому», ни к «монетаристскому» течению, ни к какой бы то ни было иной школе или направлению. Во главу угла поставлены данные, а излишняя привязанность к какой-либо отдельной модели экономической структуры видится чем-то недопустимым.

Если мне попадается важная экономическая публикация, датируемая 2013 годом, то я готов поспорить, что в ее основе лежит нетривиальный подход к поиску и воспроизводству данных, а не новаторская теоретическая идея. Разумеется, анализ данных невозможен без их сбора, а последнее машинному разуму пока неподвластно. Компьютер не в состоянии пообщаться с жителями руандийской деревни или понять, какие именно вопросы следует задать, не говоря уже о документировании ответов и их конвертации в доступный ему формат.

Чтобы лучше понять происходящее с кадрами теоретической науки, достаточно обратиться к профессиональной деятельности ведущих теоретиков современности. Работы американского экономиста Стивена Левитта посвящены проблеме имен, которые дают детям, спорту, недобросовестности преподавателей, классическим вопросам социологического образования и т. п. Еще один экономист, нобелевский лауреат Гэри Беккер, посвятил десятилетия изучению проблем поведения в семье и дома, даже если эти проблемы никоим образом с экономикой не связаны. Психолог Даниэль Канеман получил Нобелевскую премию за работы в области экономики. Вопросами экономики занимаются и выпускники юридических вузов. Экономистом Полом Кругманом было недвусмысленно заявлено о своей приверженности простым моделям. Значительная часть новаторской работы в политологии проделывается экономистами под вывеской «общественный выбор» или «политическая экономика». Мы уже недалеки от фактически единой, более-менее цельной эмпирической социальной науки. В рамках такой социальной науки исследователи тщательнейшим образом осваивают эмпирические методики, но в гораздо меньшей степени — простые теории, относящиеся к области их специализации. Наконец, их собственно исследовательская деятельность состоит в поиске новых массивов данных или их создании — путем разыскивания данных или проведения лабораторных и полевых экспериментов.

Экономисты, предпочитающие более логические подходы, пойдут другим курсом, который позволит им не вымереть окончательно. Они в гораздо меньшей степени будут заниматься оригинальными исследованиями, а возьмут на себя роль информационно-оценочной службы для других специалистов. Они будут в состоянии перекладывать результаты деятельности других специалистов в понятную не только широкой публике, но и другим представителям своей профессии форму. Специалисты эти, вооружившись компьютерами, будут фактически выполнять те же функции, что и игрок стиля «адванс» Энсон Уильямс, «переваривая» поступающую из разных источников информацию и отшлифовывая навыки ее поиска, усвоения и оценки. В анализе предлагаемых экономических решений, или, если проводить аналогию с шахматами, «ходов», данными специалистами будет проявлен крайне высокий уровень мастерства, более высокий, нежели у многих нобелевских лауреатов, несмотря на отсутствие у них значимых исследовательских достижений. На них будет возложена роль переводчиков истин, поступающих к нам от нашего сонма машин.

Данными исследователями, работающими в стиле шахмат «адванс», будет проторен фундаментально новый путь «занятия» экономической наукой и предложено фундаментально новое понимание того, что значит быть экономистом и даже ученым. Данные специалисты смогут зарабатывать хорошие деньги и получат свою долю публичной славы, а их число будет расти по мере того, как их повседневная работа будет все меньше и меньше напоминать собой традиционное занятие наукой, свойственное их областям специализации.

По крайней мере на какое-то время они останутся единственными людьми, еще имеющими четкое представление о происходящем.

Что станет с Америкой в целом в ближайшие двадцать-сорок лет? Какова будет наша политика в новой системе труда?

Тут стоит вспомнить старое изречение, приписываемое Йоги Берре: «Прогнозы — дело нелегкое, особенно когда речь идет о будущем». Тем не менее оно может быть нам полезно в том, чтобы разобраться в настоящем и сделать предположения о возможных тенденциях развития в будущем. У некоторых предположения по данным тенденциям вызовут острейшее неприятие. Что ж, пускай. Но давайте поначалу разберемся в возможных причинах данных тенденций.

Описанные в настоящей книге силы, особенно силы, действующие на рынке труда, приведут к тому, что общественный договор будет переписан, пусть даже в качестве такого его и не всегда будут признавать. Мы отойдем от общества, где мы притворяемся, что всем нам обеспечен приемлемый уровень жизни, к обществу, где людям придется заботиться о себе еще больше, чем им приходится это делать теперь. Мне видится мир, в котором, скажем, 10-15% граждан — это крайне обеспеченные люди, ведущие невероятно комфортную и приятную жизнь и являющие собой эквивалент сегодняшнего миллионера, только при более высоком уровне медицинских услуг.