Сворачивая на подъездную аллею, она покосилась на зеркало заднего обзора: Джессика ехала следом.

* * *

– Мне не нравится, что ты остаешься в городе.

– Милый, все будет хорошо. У них в подвале отличное бомбоубежище – при малейшей опасности нас туда быстренько переправят. – Она протянула руку. – Ты у меня такой паникер!

– Ну, если повезет, я заберу тебя домой раньше, чем ты думаешь. Сегодня я встречаюсь с Большим Белым Вождем, и если найти хорошую сиделку, он отпустит, я знаю.

– Как это тебе удалось устроить?

– На прошлой неделе договорился о встрече: он сказал, что сегодня будет свободен после операции. Если я его уговорю, то больница не имеет права тебя удерживать.

Он улыбнулся ей, и она вдруг почувствовала, как сильно он вымотался. Если ему будет легче оттого, что она в деревне, тогда, конечно, надо ехать… хотя при мысли о необходимости вылезать из постели ее чуть не затрясло от слабости. К тому же теперь все переехали в Большой дом. Где будет спать сиделка, даже если они ее найдут?..

Ему уже пора, сказал он, как бы не пропустить встречу с мистером Хизерингтон-Бьютом. С одной стороны, ей не хотелось, чтобы он уходил, с другой – общение с кем бы то ни было больше получаса страшно изматывало.

– До свидания, моя любимая девочка, – сказал он. – Не забудь съесть копченого лосося, это тебя взбодрит. Я передам привет Полли, Саймону и Уиллсу, – добавил он, опередив ее. – Завтра позвоню.

И он ушел, оставив ее с россыпью подарков: копченая рыба, два романа (хотя читать сил не было), розовые розы (надо позвонить сестре, чтобы принесла воды), большая гроздь черного винограда – он никогда не приходил с пустыми руками. Сейчас позову медсестру, устало подумала она, отвернулась и провалилась в сон.

* * *

Полчаса спустя он закрыл за собой огромную черную дверь и направился к машине. В голове было до странного пусто, как будто она временно отделилась от тела, которое автоматически переставляло ноги и открывало дверцу машины.

В памяти хаотично всплывали обрывки разговора:

«…ваша жена неплохо держится, насколько можно ожидать…»

«…К сожалению, из двух удаленных опухолей одна оказалась злокачественной…»

«…операция прошла успешно, так что все будет в порядке…»

«…считаю своим долгом проинформировать вас о том, как обстоят дела…»

Потом ему предложили сигарету.

«Но ведь она поправится? Вы же сами сказали – успешно…»

Ответа не последовало. Каждый раз, когда он набирался храбрости и задавал прямой вопрос, врач выражался так уклончиво и запутанно, что ничего толком не прояснялось.

«…есть все шансы на улучшение…»

«…нет поводов для чрезмерного волнения…»

Единственное, о чем он высказался недвусмысленно, был момент обсуждения диагноза с пациенткой.

«Ни в коем случае», – замотал он головой, и тяжелые щеки цвета сливы неловко колыхнулись из стороны в сторону.

Это слегка успокоило: ему совсем не хотелось, чтобы она переживала, и мистер Хизерингтон-Бьют с энтузиазмом его поддержал. Для пациентов – особенно женщин – нет ничего вреднее переживаний.

На этой ноте мистер Хизерингтон-Бьют встал и протянул белую, изящную кисть. Череда широких улыбок, расходящихся, словно круги на воде, «заходите в любое время, когда понадобится».

Только сейчас Хью осознал, что не спросил самого главного, зачем, собственно, и приходил: сможет ли он забрать ее домой. Возникла необходимость снова «зайти», но он подавил в себе это желание. Очевидно, сейчас она не в том состоянии. В понедельник он поговорит с экономкой. Еще там, в палате, он заметил, как ей плохо: полупрозрачная, молочно-белая кожа, крошечные прожилки на веках, обычно невидимые, сероватые тени под глазами, рот потрескался от жара. Думая о ее губах – о том, как она в задумчивости закусывала верхнюю губу, – он вдруг вспомнил, что не поцеловал ее перед уходом. Интересно, стала бы она возражать? Или даже не заметила бы? Неожиданно его потянуло к ней: остаться наедине, обнять, следить за ее дыханием, слушать тихий, нежный голос, вспоминать, болтать, сплетничать, делиться милыми пустяками…

Нет, сейчас к ней нельзя – только зря растревожит. Еще подумает, что у него плохие новости, тогда как на самом деле все хорошо: врач доволен, она поправляется, операция прошла успешно… Репетируя предстоящий разговор, он и сам почувствовал облегчение – вполне естественно, что эти профессионалы всегда стараются обезопасить себя по максимуму, если не уверены на сто процентов… Нет, надо ее поберечь. Неважно, чего он там хочет – разнообразия ради можно и о других подумать.

Он зажег сигарету и завел мотор. Так странно ехать в Суссекс от нее, хотя всегда было наоборот, и пятница – любимый день недели… Ничего, скоро он заберет ее домой. Надо поговорить с Рейчел: может, та посоветует, где найти хорошую сиделку.

* * *

– Х-Е-Р, – старательно записывала она. – Херес?

– Нет, просто «хер».

– Так бы сразу и сказал.

– А ты не копайся! Ладно, дальше проще. «Жопа». Ж-О-П-А.

Лидия лизнула карандаш и продолжила.

– Готова? – спросил Невилл. – Яйца.

– А что плохого в яйцах? По-моему, это скучно…

– Заткнись! Дерьмо! Блевотина! Soixante-neuf![14]

– А как пишется? Похоже на иностранное.

– Это такая иностранная поза – самое грубое слово в мире!

– А ты покажи!

Однако Невилла так просто не поймать.

– Ты остальные записала?

– Нет еще.

– Ну так записывай, а то забудешь!

– Не забуду. Что там было первое?

Он повторил. Долгосрочный план по зачистке своей спальни оказался не так-то прост в реализации. С одной стороны, она все время забывала слова, с другой – вечно задавала дурацкие вопросы об их значении. Самая сложная задача – заставить ее продемонстрировать приобретенные познания за обедом, но как это сделать, если она не понимает, о чем говорит? Если честно, иногда он и сам не понимал: в школе было модно притворяться, будто все знаешь, что напрочь убивало шансы на получение информации. Взять хоть soixante-neuf: он даже не догадывался, что бывают «непристойные позы», тем более иностранные. Его основной целью было изобразить так называемое «дурное влияние» – тогда Лидию заберут из их спальни. Конечно, он получит нагоняй, но оно того стоит. Возможно, даже переселят к Тедди и Саймону! Если приедет эта кривляка Джуди (взрослые упоминали в разговоре), бедной Лид придется жить с ней. А если Тедди с Саймоном наотрез откажутся его взять, тогда он останется совсем один. Хотя ему частенько казалось, что это самое лучшее, почему-то стало грустно. В школе никогда не удается побыть одному – даже в туалетах стены не до потолка, и все слышно. А еще бывает страшно, когда случается приступ астмы: никого рядом нет, и ингалятор куда-то подевался – вот тогда тяжело… Насчет этого Лидия молодец: в таких случаях она всегда сидела с ним и читала до тех пор, пока ему не становилось легче, а на следующий день даже не заикалась о приступе.