Подобная вечеринка являлась вызовом, и те, кто увидел гравировку, сделанную на приборах, отметили нарочитую иронию. Многочисленные предметы из «жертвенника», подаренного кардиналом Асканио Сфорца на ее свадьбу с графом де Пезаро, демонстрировали геральдические фигуры Сфорца. Все служило напоминанием об арагонском эпизоде Лукреции: большая и маленькая фляги, изящная солонка и многое другое. Предметы, щеголяющие медведем Орсини, вызывали в памяти рискованное предприятие, связанное у Лукреции с семейством Орсини, оружие Франческо Гасета, правила Толедо, сыгравшие значительную роль в любовной связи Александра VI и Джулии Фарнезе. На всем остальном господствовал герб Борджиа; в сочетании с короной и пламенем герцога Гандийского, шляпой Франческо Борджиа и, наконец, с папской тиарой. На крышке большой чаши посреди замысловатого изображения золотой листвы располагался массивный позолоченный бык, похожий на золотого библейского тельца. Быки меньших размеров были изображены на чашках, стаканах, шкатулках, вазах, чернильницах, кувшинах для воды, а на большой серебряной купели было выгравировано имя понтифика: Alexander sextus pontifex maximus.

Лукреция, пользуясь правом хозяйки ужина, при каждом удобном случае упоминала имя своего отца. Старый герцог отвечал с изысканной учтивостью, больше напоминавшей безразличие; если Лукреция намекает ему (это после всего!), что у нее не хватает средств, то у него готов ответ: он столько сделал кое-кому, в то время как они…

Нельзя сказать, что понтифик имел столь уж значительный вес при дворе д'Эсте. Эрколе начал понимать, что значимость преимуществ, исходящих из Рима, не оправдывает возложенных на них надежд, одним словом, Рим не выполняет обещанного. Поэтому, когда Лукреция, получив послание от отца, в котором он поддерживал ее требования по увеличению ренты, передала его Эрколе через одного из его придворных, герцог жестко ответил, что не собирается отступать от своего решения, «даже если Господь Бог навестит нас». Лукреция пришла в неописуемую ярость, которая достигла таких масштабов, что в один прекрасный день, когда герцог нанес ей обычный визит, она не смогла вынести светскую беседу и, вспыхнув, заявила, что было бы куда лучше, если бы герцог задержался и «уладил вопрос со счетами». Герцог, сделав вид, что не заметил выходку Лукреции, отправился, невзирая на плохую погоду, в Бельфьоре, прихватив с собой французские рыцарские романы.

В июне беременность настолько измучила Лукрецию, что она попросила герцога Эрколе разрешить ей вместе с двором поехать в Бельфьоре подышать свежим воздухом. Эрколе отказал на том основании, что там работает много маляров и других рабочих. После небольшой перебранки Лукреция отправляется в Бельригуардо, самый прекрасный из летних дворцов д'Эсте, где ведет настолько уединенный образ жизни, что даже отказывается повидаться с Никколо да Корреджо, которого герцог прислал, чтобы он поговорил с Лукрецией. Правда, в тот же день она возвращается в Феррару. Зная, что свекор намеревался встретить ее, она задержалась дольше, чем следовало, на завтраке в замке каких-то своих друзей, испытывая прямо-таки наслаждение оттого, что заставляет старого герцога дожидаться ее на обочине дороги. Спустя несколько дней та же история. В Ферраре проходила религиозная процессия, и Лукреция заставил всех ждать ее, а появилась, когда процессия закончилась. Ее изысканно-ироничная улыбка заставила придворных воскликнуть: «Мы дошли до точки!» 24 июня 1502 года Чезаре Борджиа внезапно напал на Урбино, его атака, которую семейство Монтефельтро надеялось избежать, поскольку оказало гостеприимство Лукреции во время ее свадебного путешествия, явилась очередным доказательством беспринципности Валентинуа. В ночь на 23-е, похоже предупрежденный как раз вовремя, герцог Урбинский чудом спасается еще с двумя спутниками, умчавшись на лошади в одном камзоле. Он пытается укрыться в Кастель-Нуово, расположенной на территории Венеции, но комендант крепости отказывается принять его. Тогда он перебирается в Мантую, где его жена Елизавета Гонзага гостит у маркизы Изабеллы.

Стоило Чезаре оказаться в герцогском дворце в Урбино, центре средоточения итальянской культуры и гуманизма, как он тут же приказал составить опись тех статуй, книг, картин, ковров и гобеленов, которые следовало упаковать, считая их своими трофеями. Узнав о новом завоевании Чезаре, Лукреция пала духом. Она замечала укоризненные взгляды придворных; они возлагали вину на Чезаре, и она была вынуждена согласиться с ними. К ней вернулся прежний страх перед герцогом Валентинуа, и ее домочадцы рассказывали, как она заявила, что охотно отдала бы 25 тысяч дукатов, только бы никогда не знать Елизавету Гонзага, поскольку тогда не пришлось бы краснеть перед ней.

Семейство д'Эсте с таким подозрением относилось к Борджиа, что сомневалось даже в истинности чувств Лукреции (так ли уж она убивается, а вдруг это игра?) до тех пор, пока не опросило некоторых испанцев, которые заверили их, что герцогиня действительно ужасно переживает из-за случившегося. Зато Изабелла сохраняет невозмутимость; она отлично помнит, что маленькая античная Венера и знаменитый «Спящий купидон» Микеланджело («Среди новых вещей им нет равных», – сказала маркиза) находятся во дворце в Урбино и очень подошли бы для ее собственной коллекции. Она пишет брату Ипполито в Рим, чтобы он попросил у папы и Чезаре эти скульптуры. Со слезами радости принимает Изабелла «Венеру» и «Купидона» и даже не помышляет о том, чтобы когда-нибудь вернуть их законным владельцам.

Все тираны Италии переругались. Казалось бы, гарантией неприкосновенности Феррары служит и сама Лукреция, и покровительство короля Франции, а почему-то тревожно. Что же касается других государств, то они уже видят, по словам маркиза Мантуанского, «как их захватывают одного за другим, и ничего тут не поделаешь». Всем очень хотелось прояснить один существенный вопрос: каково отношение французского короля к Валентинуа? Совершенно очевидно, что без поддержки столь влиятельного союзника Чезаре не удастся расширить свое герцогство. Наиболее осведомленные шептали, что король Франции действительно собирается использовать Борджиа для своих целей завоевать Неаполь и что у него нет ни малейшего желания поддерживать испанскую династию, и более всего в Италии. Поэтому небольшие дворы жили надеждой, в то время как в июле 1502 года Людовик XII вошел в Милан, повторно завоевав это герцогство.

Французский король устраивает резиденцию в замке в Павии, и туда один за другим стекаются итальянские тираны и послы. Эрколе д'Эсте представляет Феррару, Франческо Гонзага – Мантую. Но когда вся эта вереница посетителей появилась в Мантуе, то стала свидетелем теплого приема, оказанного королем Чезаре Борджиа, и празднеств, устроенных в его честь. Король лично провожает Чезаре в его апартаменты, расположенные по соседству с королевскими, предоставляет в распоряжение герцога свои костюмы и лошадей, приказывает подать на ужин любимое блюдо Валентинуа – мясо с кровью. Все потрясены, «никому прежде не оказывалось подобной милости». Только Чезаре не выказывает никакого удивления. Он владеет ситуацией, сохраняет со всеми равнодушно-прохладный тон и никогда не наносит ответных визитов, даже тем, кто старше его, например герцогу Эрколе. В один из дней, играя в солдаты с французским придворным шутом, известным под именем монсеньор Джелерин, Чезаре чудом избежал смертельного удара от его кинжала. Рассмеявшись, он сумел увернуться, отделавшись всего лишь царапиной.