На этих словах машина резко тормозит посреди леса и, нажав на кнопку разблокировки дверей, Осипов вылезает из джипа. Распахивает дверь с моей стороны, и я кричу от жгучей боли в голове, когда мужчина хватает меня за волосы и силком выволакивает на улицу.

— А вообще, ты должна быть мне благодарна, — говорит с отдышкой, отталкивая меня от себя с талой силой, что я спотыкаюсь и падаю спиной на холодную сырую землю, от чего из моих лёгких выбивает разом весь воздух. — Это ведь я подарил тебе хоть немного, но счастливых недель. До аварии твоя жизнь была довольно паршивой.

— Что… вы… имеете… ввиду, — задыхаясь, отползаю от Осипова как можно дальше, пока не упираюсь спиной во влажный ствол дерева.

— А ты подумай, — ухмыляется, смотря на меня сверху вниз. — К тебе не вся память вернулась, Лера. Основное, то ты так и не вспомнила. Ну же, давай, напряги мозги. Киска.

Киска.

Ты моя Киска.

Я всё равно получу тебя, Киска.

Киска, долго ты ещё будешь вертеть от меня хвостом? Я всё равно тебя трахну. Я это знаю. И ты знаешь.

Одно единственное слово, пробирает мою душу до ледяных мурашек. Залезает под кожу, сжимает сердце и лёгкие. И меня начинает трясти так, что по всему лесу эхом разносится стук моих зубов.

Я помню эту кличку. Я ненавидела её. Ненавидела до омерзения. До ломоты в суставах и выворачивающей наизнанку тошноты.

И боялась. До сумасшествия боялась человека, который так меня называл. Боялась и презирала всей душой.

Этого человека звали Павел Миронов.

Картинка перед моими глазами снова начинает меркнуть, превращаясь в чёрное пятно, и яркая вспышка отбрасывает меня в одно из прошлых воспоминаний. Только на этот раз оно не обрывается, давая мне возможность, досмотреть «кино» до конца.

Я нахожусь в комнате. Теперь я точно знаю, что это моя спальня. Я очень хорошо помню её. Светлая, с плакатами моих любимых актёров и певцов на стенах, мягкими игрушками на полках рядом с книгами, и большим зеркалом в полный рост.

Я лежу на кровати. Укладываюсь головой на подушку и натягиваю одеяло к подбородку. Немного ёрзаю, пытаясь принять удобное положение.

Рядом со мной на краю постели сидит Павел Миронов. Он улыбается, гладит меня по голове, наклоняется и целует в лоб.

Это действие заставляет меня съёжиться и натянуть одеяло ещё выше. Зажмурившись, я молюсь, чтобы он ушёл. Или чтобы мама проснулась и зашла ко мне в комнату. Но ничего из этого не происходит.

Павел Миронов тянет руку к моему одеялу и сжимает его между пальцев, стягивая вниз и отбрасывая на пол. Его рука ложится мне на бедро и очень медленно он ведёт влажную ладонь выше, скользя по талии и рёбрам.

— Ну же, Киска, — шепчет, утыкаясь лбом в мой люб. — Ты просто ещё не знаешь, от чего отказываешься. Я сделаю так, что нам обоим будет хорошо. Ты хоть раз слышала, как твоя мама стонет за стенкой? На её месте можешь быть ты.

Он не тронул меня тогда. Потому что мне ещё не было восемнадцати лет. А Павел Миронов хоть и был самой последней тварью на земле, но довольно изворотливой. Он понимал, что доказать изнасилование очень сложно, а вот за растление малолетней, он сядет по полной.

Именно поэтому я не хотела отмечать своё восемнадцатилетие. Дело не в Костином ресторане. Я не хотела этого праздника, потому что знала, что у Миронова после моего совершеннолетия развяжутся руки.

Теперь все элементы пазла, наконец, встают в моей голове на свои места. И я вижу прошлое не оборванными кадрами, а полноценной картиной.

Осипов прав. В моей жизни не было ничего хорошего. Она была отвратительной, уродливой, гадкой. Теперь я знаю правду о себе и своём прошлом такой, какая она есть на самом деле.

А правда в том, что Павел Миронов не был моим отцом. Он был моим отчимом.

И я ненавидела его также сильно, как сильно его любила моя мать. Только из-за этого я молчала, и не рассказывала ни ей, ни кому-то ещё о его домогательствах. Я знала, что это её уничтожит…

Моего настоящего отца звали Павел Куликов. Поэтому моё отчество не даёт повода подозревать, что я не родная дочь Миронова. Мой настоящий папа умер от саркомы ещё до моего рождения.

Мама говорила, что никогда по-настоящему его не любила. Что это была просто ошибка молодости, и её единственной настоящей любовью был только Миронов. Это было довольно больно слышать. Особенно, когда этот ублюдок стал до меня домогаться…

Мама познакомилась с Павлом Мироновым, когда мне было пятнадцать. Тогда мы жили не в этом городе, а в маленьком городишке в средней полосе России. Миронов приехал туда по делам бизнеса на переговоры с поставщиком и встретил мою мать. Спустя два месяца они поженились, и мы переехали сюда вслед за отчимом.

Я ещё тогда, на первых парах, замечала, как он на меня смотрит. Впоследствии я постоянно корила себя за то, что сразу не сказала маме о своих догадках. Хотя всегда понимала, что всё равно не смогла бы этого сделать.

Она влюбилась в него с первого взгляда. После смерти отца, мама так и не вышла замуж, никого не встретила. Была одна долгие пятнадцать лет. А когда увидела Миронова, словно потеряла рассудок.

Никогда не понимала, как можно так безумно любить мужчину. До недавнего времени.

Наверно любовь и правда слепа, потому что моя мать абсолютно не замечала, что из себя представляет этот человек. Он был грубым, резким на слова, когда ему что-то не нравилось, самоуверенным и эгоистичным.

Это из-за него я оборвала все связи в университете, отгородилась от людей и перестала общаться с лучше подругой. Это произошло после лета, когда приставания отчима стали особенно сильными.

Если раньше, это были только плотоядные взгляды и пошлые намёки, то после лета тональность его внимания ко мне резко поменялась. Оставалось меньше месяца до моего дня рождения и, видимо, он решил активизироваться.

Трогал меня при каждом удобном случае. Иногда уговаривал по-хорошему, а иногда срывался и делал это по-плохому. Предлагал оральный секс, а один раз пытался заломать меня и сделать это со мной насильно. Меня спасло то, что на шум пришли соседи.

После этого мне уже ни с кем не хотелось общаться. Я тряслась от каждого шороха, от каждого мужского взгляда и нечаянного прикосновения.

И это не Костя удалил всю информацию с моего телефона, кроме старой. Новой там просто никогда не было. Потому что с тех пор, как домогательства Миронова стали усиливаться, я уже ни с кем не переписывалась, не созванивалась и не делала новых фотографий. Я просто существовала, каждый день молясь, чтобы сегодня отчим меня не тронул.

Теперь до меня, наконец, дошло, почему Чернов думал, что я не девственница. И даже не смотря на то, что он считал, что Миронов уже сделал это со мной, Костя все равно мной не побрезговал…