И тронулся состав времени, и пошли, постукивая на стыках, годы. Незаметно набирая скорость и оставляя на перроне провожающих. Незавиден удел последних, нет ничего хуже, чем провожать и догонять! Вот проплывают знакомые лица, ты идешь за ними, стремясь задержать мгновения прощаний. Вот чьи-то ладони прижались к стеклам, вот чья-то любовь вспыхнула и угасла, вот чьи-то дети смеются, выглядывая из окошка, вот чья-то судьба берет в руки золоченый подстаканник. На мгновение кажется, что это ты сейчас в пути, что это твоя жизнь стремится навстречу ветру. Но поезд все быстрей, быстрей, мелькают смутные силуэты чужих людей, вьются по ветру занавески, вскрикивает гудок… И ты остаешься на перроне один. Какой там по счету путь? Какой там по счету год? Какая еще потеря уготована тебе, провожающему? Ты остаешься. И видишь только два сигнальных огня да чувствуешь угарный, нищенский запах вокзала. Косо смотрит на тебя угрюмый обходчик, к губе его прилипла цигарка, и он ничего не хочет знать о твоей тоске. И незаметно подходит дождь – не зря синеватый дымок настойчиво прибивался к самой земле. Дождь – хорошая примета для тех, кто собирается в дорогу…

Полтора года проработала Марина в туристическом агентстве, привыкла и к столу своему, и к капризному кофейному аппарату на тумбочке, и к смешливым девчонкам-сотрудницам. Привыкла к клиентам – хотя и завидовала им, завидовала всем. Вот парочка студентов, они стремятся в близкую Финляндию, на выходные. Вот блестящая дева и ее деловитый муж, полетят отдыхать на Майорку. А Марина не едет никуда, она – вечная провожающая, и поезд ее ржавеет где-то на ремонтных путях.

Даже к хозяину Марина привязалась и к его шумной, красочной супруге, которая числилась директором и как минимум раз в неделю являлась на место работы, принося с собой переполох и запах драгоценных духов. Директриса Марине очень симпатизировала, болтала с ней, как с подружкой, и постоянно жаловалась на жизнь. Такая это была несчастная женщина, просто смех! Дубленку в химчистке испортили, любимая маникюрша ушла в декрет, дерево бонсай не приживается в нашем дрянном климате. Вот уж воистину, у кого суп жидок, у кого жемчуг мелок! Но Марина сочувствовала, как могла, и заслужила такую благосклонность, что первая узнала о закрытии агентства.

– Пусик продал лавочку. Говорит, доходу никакого, одни расходы, – пожаловалась директриса Марине. – Будет новый хозяин.

– А как же мы? – ляпнула Марина. Глупость спросила, кто это «мы»? Хозяйка точно не пойдет на биржу труда, да и вертлявые девчонки-сотрудницы найдут себе место под солнцем. А куда идти ей, если во всех объявлениях о вакансиях один и тот же пункт повторяется? «До тридцати лет»! А куда деваются те, кому уже далеко «за тридцать»? На помойку их? В богадельню?

Хозяйка, очевидно, это понимала, потому что смотрела на Марину виновато. Выражение вины не шло к ее кругленькой, холеной мордашке.

– А как же я? – поправилась Марина и заткнулась. Все ясно, ее опять кинули. Но директриса вдруг весело хлопнула в ладошки, эта сорокалетняя дама любила ребячиться, корчить из себя капризулю-попрыгунью, и вот даже своего стокилограммового мужа называла на людях Пусиком. Пусик – это производное от папусика, надо же!

– Марина, у меня для вас есть кое-что. Не бог весть, но… У меня проблема, такая проблема!

У нее всегда были проблемы. Что на этот раз? Укладка подвела или педикюр облупился? Марина смотрела на бывшую работодательницу угрюмо и недоверчиво.

– Вы умеете вести хозяйство?

Неожиданный вопрос. Марина сморгнула.

– Ну, уборка, готовка… Нет, готовит кухарка. Убирает горничная. А мне нужна домоправительница. То есть человек, который будет за всем этим наблюдать. Глаз да глаз нужен ведь! А у меня то шейпинг, то шопинг, времени нет абсолютно! Хотите, ну? Я вас хорошо знаю, вы к Пусику в постель не полезете, с бриллиантами не удерете. Платим мы хорошо. Идет?

– Идет, – неожиданно для себя согласилась Марина.

Она ничего не сказала Лере. Зачем? Та, пожалуй, расстроилась бы. Она барышня, ей трудно представить, что любимая подруга пойдет в прислуги. Марина наврала, причем так красочно и вдохновенно, что сама себе удивилась. Ее восстановили в библиотеке, позвонили и позвали обратно, даже зарплату повысили! Лера поверила, наивная девочка, но потом она обязательно догадается. Домоправительницам платят значительно больше, чем библиотекаршам, девочка удивится внезапному Марининому благосостоянию. Нет, ничего не заметила. Счастливая молодость, время, когда не думаешь о деньгах!

Место работы Марины было окружено враньем, как липким паутинным коконом, это казалось неприятно, потом прошло. Ей даже стала нравиться новая работа. Хозяева уезжали часто и надолго, у них были дома в разных странах, и они не очень-то жаловали туманную Гиперборею. И это лето, богатое грозами, наполненное тревожным запахом озона, они проводили в Швейцарии, в отеле на озере.

Работы было мало, прислуга отпущена, даже злющую сторожевую по кличке Коба отдали на передержку. Только терпеливый садовник копошился в своих угодьях да зевал в сторожке охранник. Раз в неделю Марина приезжала в особняк, посмотреть, что да как. И в тот злосчастный день, когда черная душная туча разразилась вполне ожидаемой грозой, она тоже поехала было в особняк, но пришлось вернуться с полдороги.

Назойливая мысль не пустила Марину к ее обязанностям. Утром она забегала к Лере, та куда-то собиралась и была, кажется, немного возбуждена. Гладила блузку, остроносый тефалевский утюг ездил по ткани, разглаживал складочки на модных рукавах-фонариках. Лера вдруг передумала, решила нарядиться в открытый топик. Марина догладила все же блузку, аккуратно повесила ее на плечики в шкаф, а вот утюг не выключила. Точно, не выключила!

Уже лет десять, как оставленный включенным утюг перестал быть трагедией. Все они снабжены теперь регуляторами температур, все отключаются вовремя. В конце концов, он покоится на специальной подставочке, пожара не будет. А если? А вдруг? Лучше вернуться и проверить, чем так дергаться!

Лера ушла недавно, еще висело в воздухе облачко духов, как от выстрела, и валялся на полу в прихожей насмерть убитый зонт. Решила не брать, а зря. Вот-вот хлынет ливень.

Утюг выключен, на гладильной доске спит Степанида. На работу все равно поздно идти, лучше помочь Лере, пропылесосить у нее тут, вытереть пыль. Девочка не успевает следить за порядком. Она осталась одна в трех комнатах, и ухитряется устроить беспорядок в каждой. Просто не замечает его, как не замечает и сделанной Мариной уборки. Чистый унитаз, сияющая ванна, блестящая раковина – для нее это в порядке вещей. Ее мать отчаянная чистюля, сумасшедшая хозяйка, но дочку не приучила, словно ревновала ее к домашним делам. Ничего, всему свое время.

– Я думаю как старуха, – сказала Марина самой себе. – А мне ведь не так много лет.

Голос ее дрожал. Электричество, скопившееся в воздухе, да и пониженное атмосферное давление (перед дождем скачет!) воздействовали на полушария головного мозга, на ритм кровообращения. Сердце жалось к горлу, от этого хотелось вскрикнуть и зарыдать, и вспоминались старые обиды.