На этот раз пахнуло резко, сладко. Как странно – запах исходил от девочки. В аккуратном красном пальтишке она стояла, насупившись, у дверей лифта и ковыряла пальчиком стенку. У Марины закружилась голова и подогнулись колени.

– Вам плохо? Простите нас, пожалуйста. – Заботливый голос женщины заставил ее открыть глаза. – Это Валерия натворила дел. Вылила на себя целый флакон моих духов, «Пуасон», представляете? Сегодня искупаю, она не будет так благоухать…

Двери лифта распахнулись на их этаже, Валерия в красном пальтишке деловито вышла первой, обернулась и отчеканила в качестве последнего аргумента:

– Просто у тети будет маленький, вот она и не может нюхать духи. У твоей тети Али тоже самое было, помнишь, мам?

Мать девочки схватилась за голову.

– Лера, звони в квартиру, папа откроет. Сколько раз я тебе говорила… Что с вами?

Нежный голосок ребенка, констатирующий ее положение, стал для Марины последней каплей в чаше этого дня. Она заплакала, сама удивившись, как легко и просто делает это при постороннем человеке. С тех пор как забеременела, она вообще плакала часто, часами смачивала слезами свою подушку. Но тогда некому было ее утешать, а теперь почти незнакомая женщина, соседка, смотрит на нее с беспокойным сочувствием. И какая милая у нее девочка, такая серьезная и независимая, такая нарядная в красном пальтишке с деревянными пуговками-желудями, в красном берете с помпоном!

Кухня у соседей была гораздо больше. Если бы Марина на своей могла поставить диван, ей не пришлось бы терзать боками скрипящую, неудобную раскладушку! Да тут, пожалуй, и детская кроватка могла бы поместиться… Но ребенку плохо в кухне – газ, запахи… Торопливо утирая бумажной салфеткой катящиеся по щекам слезы, Марина рассказывала Ольге Андреевне («Просто Оля, прошу! И на «ты», ладно?») историю своих злоключений. Девочку Леру, благоухающую «Пуасоном», хозяин Владимир Александрович увел из кухни почти силой.

– Да, ситуация, – вздохнула Ольга. – Не спрашиваю, что ты собираешься предпринять, потому что вариантов у тебя нет?

– Нет.

– Ребенка оставлять государству не собираешься?

– Не могу.

– Родных сдавать в инвалидный дом?

– Исключено.

– Жить всем вместе возможности нет. Просто негде. Так я тебя поняла?

– Так.

– Значит, тебе нужно жилье. Пусть даже комната в коммунальной квартире.

– Не знаю, что это решит. Мама и бабушка без меня не обойдутся. Господи, хоть с моста вниз головой!

– Если ты прыгнешь с моста, о твоих родных некому будет позаботиться. А что они, так прямо и лежат плашмя?

– У мамы не действуют ноги. Она может передвигаться в инвалидной коляске, может приготовить еду, например. Но ей постоянно нужна помощь, чтобы в это кресло сесть, из него встать. А бабуля еще о-го-го, но совсем слепая.

– Знаешь, Марина, я, может быть, не права, но мне кажется, некоторое время они обошлись бы без тебя. Ты слишком много взвалила на свои плечи. Мать – глаза и руки, бабушка – ноги и сила. Ты будешь приходить к ним, помогать. Потом можно обменять две жилплощади на одну большую.

– Да какие же жилплощади? У меня нет комнаты в коммуналке!

– Нет, так будет. Володя! – крикнула Ольга в полуоткрытую дверь кухни. – Есть разговор!

Хозяин появился в кухне, девочка приехала у него на шее, как Маша на медведе. Владимир Александрович и был похож на медведя – грузный, головастый, большелапый увалень. Он казался много старше своей хорошенькой жены и выглядел бы угрюмцем, если бы не запрятанная в грубоватых чертах лица детская улыбка.

– Вот этой женщине, – заявила Ольга, бесцеремонно ткнув в Маринин живот пальцем, – нужна жилплощадь. Желательно в нашем районе. Может быть, комната в коммуналке. Можешь ей помочь?

Владимир Александрович молча, с интересом глядел на Марину.

– Папка! – командным тоном окликнула его Лера. – Помоги этой беременной тете! Она прямо в подъезде плакает, это может повредить ребеночку!

– Помогу, – коротко ответил хозяин и ушел, не стал выслушивать Маринины сбивчивые благодарности.

– У него большие связи. Я в это не вникаю, но, если он сказал, обязательно поможет. Учти, быстро не получится. Тебе когда рожать-то?

– В конце февраля, – прошептала окончательно деморализованная Марина.

Она вернулась домой с хорошими новостями, и сразу все переменилось, как по волшебству. У матери засияло новой надеждой лицо, бабка, попричитав по привычке, тоже заулыбалась. Для маленькой семьи, похоже, начались хорошие времена. Вечером они устроили даже что-то вроде праздника, принарядились, откупорили хранившуюся на всякий случай бутылочку крымской мадеры, в ближайшей булочной был куплен кекс с изюмом.

– Маришечка, а гитара моя где? – вдруг спросила мать.

– На шкафу. Сейчас принесу.

Гитара оказалась расстроена, но это не беда. Так и жизнь, на какой-то момент расстраивается, слабнут струны, дребезжат жалкие, неверные звуки. Но умелые, заботливые руки подкручивают колки… И вновь звучит мелодия человеческой души, несложная, простенькая, но такая радостная. Хоть и сквозь слезы – а радостная!

Матушка, матушка, что во поле пыльно, Сударыня матушка, что такое пыльно…

И плакали светлыми слезами три женщины в своем крошечном женском царстве, оплакивали кто прошедшую жизнь, кто погибшую любовь, кто загубленную юность и всеми силами надеялись на лучшее, на маленькую толику счастья…

Между Мариной и Ольгой Новицкой завязалась дружба. По крайней мере два раза в неделю Марина сидела в уютной кухне, привыкала к укромным запахам домашнего благополучия, соседки пили чай и вдохновенно болтали. Мало-помалу они узнали друг о друге все, но, надо признать, жизнь Оли была куда бедней событиями! Традиционно счастливое советское детство в семье инженеров, со всеми необходимыми атрибутами вроде музыкальной школы и кружка фигурного катания. Училась девочка на тройки, в институт ей поступить не удалось. Родители очень переживали, но не препятствовали девочке получить желанную профессию. Ольга выучилась на парикмахера, стала работать в хорошем салоне. Там она и познакомилась с Владимиром. Тот приходил к ней стричься не реже двух раз в месяц, но как-то пришел в третий раз, и хорошенькая парикмахерша поняла, что одержала победу. Правда, и без него хватает ухажеров, Олечка буквально утопает в цветах, шоколадках, комплиментах! Но ведь это просто глупости, ничего серьезного. А Владимир так сказал девушке:

– У меня не какие-нибудь глупости на уме.

Заявление было принято к сведению. Чем не жених? Он любит Олю не как мальчишка, страстно и нетерпеливо, но зрелой, выверенной и верной любовью. Он мечтает о детях. Он никогда не был женат, на алименты не тратится. У него, в конце концов, есть хорошая квартира, машина, служба, связи. Правда, он много старше невесты, это минус. Но никто, даже будущие родственники, не придали этому значения.