– Почему вы так решили?

Одинцова слегка покраснела.

– Он… м-м-м-м… расслабился.

– Простите?

Она вздохнула, и тогда Макар сообразил.

– Ясно, – в легком замешательстве протянул он.

Час от часу не легче. Старик чего-то опасался, забывал имя гостьи, пукал и требовал соавторства.

«Черт бы побрал обоих ювелиров».

Он попытался разузнать другие подробности их встречи, но Одинцовой почти нечего было добавить.

– Он постоянно ежился, как будто ему холодно, – вспомнила она. – Хотя в комнате было тепло, да и на улице в тот день стояла прекрасная погода. Я была огорчена, что приехала напрасно, и боюсь, мы расстались довольно быстро.

Перед прощанием Одинцова очень мило извинилась, что не может пригласить Илюшина в дом.

– Я бы с радостью угостила вас морсом. Хотите домашнего морса?

Макар представил, чем отзовется ему домашний морс, когда он застрянет в пробке, искренне поблагодарил и отказался.

– Чарли, пойдем домой!

Пес заискивающе вильнул хвостом, словно извиняясь за непослушание, скакнул в сторону и скрылся в глубине сада.

На обратном пути Илюшин размышлял о новых фактах. Гройс не показался Одинцовой тем здоровым, разумным, бодрым, полным сил человеком, каким описывали его друзья. «Имя забыл… Соавторствовать желал…»

– Еще и гостиница!

Последние годы старик владел небольшим отелем, который, если верить ювелирам, он оставил внучке или племяннице. Если его бормотание о гостинице относилось именно к «Чайке», значит, дело могло тянуться в прошлое Гройса или было связано с его родственницей. А вот если он не чувствовал себя дома в безопасности и хотел смыться подальше, сняв где-нибудь номер…

Макар чертыхнулся и завел мотор.

Тимура Садыкова, выходящего из здания спортивного клуба, Сергей Бабкин узнал, как ни странно, не по фотографии, а по описанию Маши. Ни разу не встречаясь с ним прежде, она, поговорив с его любовницей, назвала Тимура «солнечным парнем». Услышав эту характеристику, Бабкин недоуменно усмехнулся, но едва Садыков показался на пороге, догадался, что имелось в виду.

Высокий черноволосый мужчина с мальчишеской улыбкой забросил сумку на плечо. Смуглый, белозубый, он походил на героя прерий с рекламных плакатов «Мальборо». «Мог бы быть актером», – подумал Сергей, но сразу понял, что для актера Садыков слишком зауряден. Он притягивал внимание именно жизнерадостностью, выражением какого-то веселого ожидания на красивом лице, будто мир только и делал, что преподносил ему приятные сюрпризы.

За ним вышли еще четверо. Бабкин сразу подобрался.

Садыков был в этой компании своим, и если не руководил, то, во всяком случае, пользовался авторитетом – это было видно по тому, как к нему обращались, по улыбкам, появлявшимся на лицах, едва он начинал говорить, – по десятку мелких признаков, заметных внимательному наблюдателю.

Бабкин рассмотрел группу поддержки Тимура.

Один – боксер. Самый низкорослый из всех, сутулый, с носом затейливой конфигурации. Бабкин сам занимался боксом и своих узнавал с полувзгляда.

Еще двое – мускулистые молодые ребята лет двадцати пяти, неуловимо напоминающие пару агрессивных гусаков.

Четвертый – длинный, тощий, с дергаными движениями – навел Сергея на мысль, что перед ним наркоман. Лицо у него было отталкивающее – с очень длинным, будто прорезанным ртом, непропорционально большим для узкого вытянутого лица.

Он успел сфотографировать каждого, пока они разговаривали. Тощий закурил, Садыков недовольно разогнал ладонью дым и пожал руки приятелям. Шагнув на ступеньку вниз, он рассеянным взглядом обвел стоянку. Стекла у арендованной машины были не тонированные, прятаться Бабкину было негде, так что он притворился дремлющим. Скромный «Рено», который в уличном потоке был незаметен, как мышь среди собратьев, на парковке выглядел бедным родственником.

Следуя за Садыковым по проспекту, Бабкин пытался угадать, куда он едет. Не выбрал путь домой, проехал поворот к любовнице…

Белая «Тойота» свернула в переулок. Многоэтажки, высокие и безликие идолы нового города, сменились хрущевками. Плескались листья, раскачивалось белье на ветру, монотонно громыхал трамвай на параллельной улице, и в этом было столько уюта, что на секунду Бабкин забыл, куда и зачем он едет.

Но тут у машины Садыкова замигал поворотник.

«Куда же ты, голубчик? Или у тебя здесь еще одна подружка?»

Сергей проехал мимо «Тойоты», и сердце у него забилось чаще. На первом этаже дома он заметил неброскую вывеску «Ломбард».

Он резко затормозил – сзади возмущенно засигналили – и вильнул к бордюру. Черт, черт!

Беззвучно завибрировал телефон. Макар!

– Садыков возле комиссионки, – торопливо проговорил Бабкин, не отрывая взгляда от «Тойоты».

Илюшин соображал быстро.

– Сволочь! – в сердцах сказал он. – Уже идет к ней?

– Нет, торчит в машине.

– И у него с собой спортивная сумка.

– Ну еще бы! – с горечью сказал Сергей. – Он же, падла, как раз из клуба.

– Люди вокруг есть?

Бабкин огляделся. Улица тихая, но мимо время от времени проезжают машины, да и на балконах наверняка сидят старички, выползшие погреться. Он прекрасно понимал, о чем в действительности спрашивает его Илюшин. Возможно, они оказались правы в своем нелепом предположении. Садыков, похитив диадемы, не придумал ничего лучше, чем оставить их в клубе. В комиссионке его ждет «барахольщик» – скупщик краденого, от которого диадемы уйдут уже совсем в другие руки. Уплывут сверкающими золотыми рыбками с бриллиантовой чешуей.

Если так, Садыков выйдет из машины с сумкой. Их единственный шанс вернуть украденное клиенту – вырвать ее и сбежать.

– Грабителя из меня лепишь, – вздохнул Сергей. – Под монастырь подводишь, начальник.

– Так что с народом?

– Встречаются экземпляры… единичные…

– Тогда сиди, не дергайся.

Бабкин хмыкнул. Макар верно истолковал этот звук как намерение перейти к активным действиям.

– Слышь, дружище, не дури, – попросил он. – Ну не повезло в этот раз. Бывает. Ты с самого начала говорил, что дело провальное. Я ошибся.

– Что ж он, сука, затаился… – пробормотал Сергей.

– Засветишь номер тачки, тебя мигом отыщут. Все, отбой, черт с этими диадемами.

– Ну как же черт. Там сапфиры. Бриллианты! Эти… черные… как их…

– Серега, я сказал – отбой.

В голосе Макара зазвучал металл.

– Выходит! – встрепенулся Бабкин.

– Сиди на месте!