Мальчик подошел и плюхнулся на стол. Его впалая грудь распласталась по кафелю, тоненькая и хрупкая, будто из фарфора. Дон Форд двинулся к нему, смазывая руки маслом.

Джейк встал, развязно помахивая бутылкой водки.

— Слезь-ка со стола, малыш, — сказал он.

Мальчик повернул голову и посмотрел на Джейка, но с места не двинулся.

Джейк не дергался, говорил медленно и четко.

— Слезай со стола. Сначала я.

Он пошел к столу, на ходу расстегивая пуговицу и молнию на джинсах.

Мальчик поднялся. Джейк повернулся к столу спиной и улегся. Приподняв зад, он стянул с себя штаны и ногами сбросил их на пол. Форд был сбит с толку, но Джейк широко ему улыбнулся:

— Хотите со мной? — А потом обернулся через плечо. — Может, вы, Холлидей?

Холлидей все продолжал улыбаться.

— Ладно, — сказал он. — Ложитесь поперек, молодой человек.

Джейк принял позу: ноги полусогнуты, грудь прижата к столу. Задница приподнята над одним краем стола, голова свисает с другого. Холлидей подошел к нему сзади и положил руку на спину. Джейк почувствовал, как к его заднему проходу прижалось что-то мягкое, размером с персик. Боли он не ощутил: был пьян, обдолбан и отключен. Холлидей протолкнулся в него по самый кишечник и начал качать как насосом. Джейк застонал и попытался его отпихнуть, но получил крепкий удар по заднице.

Напротив стоял Дон Форд, он переводил взгляд с Джейка на мальчика и обратно. Когда Джейк встретился с ним глазами, у того снова встал, он взял Джейка за голову и надел его рот себе на член. Джейк зашипел и, брызгая слюной, выплюнул член обратно: он был вымазан средством после бритья. Джейк начал хватать ртом воздух и смог выдавить одно-единственное слово: «Водки». Форд кивнул, открутил крышку и влил спиртного в развернутый кверху рот Джейка. А потом запихнул член обратно ему в глотку.

Сзади и спереди — Джейку оставалось только отталкиваться в такт движению, пока он не превратился в один отзывчивый кусок мяса. А в голове крутилась «Funhouse» Игги, снова и снова повторялась одна и та же строчка: «всю ночь напролет».

Когда Холлидей закричал и выдернул свой член, напоследок еще раз вмазав Джейку по заднице, Дон Форд перешел на его место. Джейк поднял голову и увидел, как Холлидей идет к душевым: сейчас он не улыбался. Лицо раскраснелось, как от гнева, он с трудом переводил дыханье. Когда он прошел мимо, Джейк поймал взгляд одного из мальчиков. Мальчик просто смотрел на Джейка и был скорее против него, чем за. Джейк подумал: правильно. Не думай, что я делаю это ради вас. Он делал это для себя. Даже когда у его задницы толкался жирный Форд, Джейку хотелось, чтобы это продолжалось: бесчувственное повторение, убаюкивающее ощущение отключки, безразличная жестокость всего происходящего.

Когда Холлидей вышел из-под душа, Джейк поймал его взгляд и развернул кверху раскрытый рот. Холлидей кивнул, подошел к Джейку, поднял его голову и протолкнул свой еще не ставший окончательно твердым хрен глубоко в горло.

К тому времени, как Форд кончил и сидел, хватая ртом воздух, на лавке, чуть живой от напряжения и жаркого пара душевых, у Холлидея снова встал, и он опять обрабатывал Джейка сзади.

И теперь Джейк припоминал, что да, возможно, в какой-то момент этой бесконечной ночи — потому что он оказался по-настоящему неутомим — перед ним стоял мальчик Уильям с видеокамерой в руках и снимал Джейка на пленку. Было ли это на самом деле? Или только привиделось?

Он быстро принял душ, оделся и уже направлялся к выходу, когда Холлидей остановил его и сказал:

— Не забудь свой пакет.

— А, да, — ответил Джейк.

И, когда он взял пакет, в нем было не три кассеты, а четыре. Но Джейк этого не заметил. Он просто пошел обратно в Манчестер, пешком все десять миль.

Джейк стоял в телефонной будке в Колденстолле и звонил в справочную. Автоматический голос произнес номер, Джейк повторил его вслух и тут же набрал.

— Мистер Джон Паскаль? Извините за беспокойство. Я хотел бы осмотреть старую часовню, но тут заперто. Номер вашего телефона я взял у священника.

В голосе на другом конце провода, грубом, с йоркширским акцентом, послышалась неуверенность:

— С чего бы это она стала вам его давать?

Джейку и в голову не пришло, что священник — женщина. Он не забыл заглянуть на доску объявлений у входа в часовню, прежде чем позвонить, но на пол священника там ничего не указывало.

— Она куда-то уходила, — сказал он, — и дала мне номера нескольких членов комитета.

На том конце провода — все то же подозрение.

— Она дала вам мой номер?

Джейк не мог себе представить, чтобы у Джона Паскаля были теплые отношения с женщиной-священником. Он ухватился за первую пришедшую в голову мысль.

— Она продиктовала мне сразу несколько номеров, но у меня не было ручки. Ваш номер был последний, поэтому я только его и запомнил. Надеюсь, я не очень помешал? Если я вас отвлекаю, возможно, вы дадите мне какой-нибудь другой номер?

— Где ты находишься, сын мой? — спросил Паскаль.

— В телефонной будке возле… — Джейк запнулся — надо было выглянуть из телефонной будки и посмотреть на вывеску над входом в паб. — Возле «Барана».

Хорошо, что догадался посмотреть, раньше «Бараном» этот паб дразнили только местные жители, название на вывеске тогда значилось другое.

— Хорошо, сын мой, я буду через десять минут. Встретимся у часовни.

Джейк повесил трубку, взял с полки свой плащ и вышел из будки. Людей на улицах было не много, но машин по обе стороны дороги стояло куда больше, чем пятнадцать лет назад. Большинство из них были новенькие, буквы на номерах свидетельствовали о том, что зарегистрировали их совсем недавно. Казалось, тут провели грандиозную уборку, но только какую-то уж чересчур продуманную.

Джейк прошел между домами обратно к часовне. Последний раз он был здесь после того, как умерла его мать. Тянул до последнего, пока окончательно не опоздал, и свалил вину на плохую работу поездов. Он намеренно пропустил службу, похороны — все, кроме последнего обветренного бутерброда на тарелке в доме матери.

Родственники ему поверили, они кудахтали вокруг него с сочувственными лицами, приговаривая:

— Ну надо же, именно сегодня!

— Ты подай, что ли, в суд на этих бездельников из Бритиш Рейл![80]

Джейк кивал. Он подаст, ага.

Он бы не смог войти в часовню. Не смог бы — после той ночи, когда был убит Джонни и он сидел здесь, свернувшись клубочком в шкафу, под транспарантами в дальнем конце раздевалки. На следующий день он вышел из часовни и увидел, что солнце пробило брешь в крыше из серых туч и зашвыривает туда солнечных зайчиков, а они разбегаются по снегу, который лежит повсюду. И получается тот особый свет, который он не видел больше нигде, кроме Пеннин. Небесный свет, световой меч[81] надежды. Нет, шутки про мечи — не сегодня.