Я поняла, что спорить с Дженни бессмысленно.

– В Нью-Йорке я стояла над открытыми чемоданами, собираясь сюда, и вдруг психанула. Я не знала, что с собой брать. Все казалось неподходящим, не годилось совершенно. Я рассуждала – если Энджи смогла это сделать в Нью-Йорке, почему у меня не получится в Лондоне? Но я не могу. Я не умею поступать правильно, потому что я – не ты. Стоит тебе облажаться, как все фрагменты этой лажи собираются в новую удачную комбинацию, которая играет тебе на руку. Стоит облажаться мне, и моя самая большая любовь женится на другой. Или я теряю работу. В тридцать один год все еще живу с соседкой, как студентка, Господи!

Дженни глубоко вздохнула и принялась звонко щелкать пальцами.

– Что конкретно я сделала, пока ты покоряла Нью-Йорк? Ушла с бездарной работы, поехала в Лос-Анджелес, потерпела неудачу. Вернулась, чтобы работать стилистом. Не получилось. Вынужденно приняла предложение работы от лучшей подруги и запорола все по полной. Помирилась со своим бывшим, а он меня бросил, как тряпку. Встретила прекрасного парня, изменила ему с моим бывшим, который бросил меня в третий раз, женился на новой подружке и теперь настойчиво склоняет меня к встрече, чтобы мы могли – что? – завести поганую интрижку, чтобы он еще полгода морочил мне голову и снова бросил – в тридцать два года, одинокую, без надежды, без опоры, использовал и бросил…

– Так! Прекращай! – Я сильно шлепнула ее по руке, чтобы заставить замолчать. Дженни схватилась за ушибленное место, глядя на меня глазами больного щенка. – Если мы и вправду поменялись ролями, Опрой сейчас буду я, и черт меня побери, если я стану слушать, как ты упиваешься жалостью к себе.

– Это не жалость, а правда! – возмутилась она, нарываясь на новый шлепок. Который и получила. – Перестань меня бить!

– А ты перестань нести всякий вздор!

– Что из сказанного мной неправда? – требовательно спросила Дженни. – Какая часть моей жизни расцвечена котятами, единорогами и радугой?

– Я не спорю, что тебе сейчас трудно, – сказала я. – Но ты сама раскрашиваешь свою жизнь в цвет Джеффа. Ты бросила работу в «Юнион» и погналась за мечтой. Смело. Ты поехала в Лос-Анджелес и добилась успеха, Дженни, – ты получила работу! Сколько человек получают там работу? Нисколько. Но ты вернулась, потому что Нью-Йорк прекрасен, а Лос-Анджелес ест одни салаты. В этом нет ничего постыдного. Работу у Эрин нельзя назвать подачкой. Допустим, вначале она решила тебе помочь, но если это был всего лишь благородный жест, почему она тебя повысила? Ты забросила работу стилиста – не хватало времени, с утра до вечера пашешь на Эрин. Она давно бы тебя уволила, если бы не верила в твои возможности. Ты же знаешь, если дело касается работы, она не церемонится.

– Это все равно не объясняет, почему я такая дура в отношении Джеффа, – пробормотала Дженни. – Тебе я никогда не позволила бы вести себя подобным образом.

– Тогда, значит, мы не вполне поменялись местами! – Я пихнула ее бедром. – Потому что я тебя остановить не смогла. Видит Бог, я пыталась, но мало что можно сделать, если человек кого-то любит.

Дженни открыла рот что-то сказать, но у нее вырвалось только жалкое рыдание. Я не могла видеть ее такой. Она была моей опорой. Когда все вокруг шло к чертям, Дженни стояла стеной со своим сто одним идиотским советом психиатра, и сейчас, когда она расклеилась, я не знала, что делать. Мимо по-прежнему шли по своим делам лондонцы, правда, они огибали нас уже более широким полукругом. Я крепко-крепко обняла Дженни, давая ей всласть выплакаться.

– Я люблю его. Все знаю и все равно люблю, – прошептала она. Рыдания вскоре перешли в дрожь, изредка пробегавшую по телу. – Уже не хочу любить, хочу возненавидеть, а про себя все равно пережевываю «а что, если…». Если бы я ему не изменяла, жили бы мы до сих пор вместе? Поженились бы уже сейчас? Мне в июле стукнет тридцать два. Я всегда думала, что к этому времени уже буду замужем и дети будут. Я чувствую себя полной неудачницей.

– Как ты вообще можешь считать себя неудачницей? – Я пригладила ее волосы, отведя их со лба. Слабый узел продержался недолго. – Ты столько сделала!

– Перестань! – фыркнула она. – Мы обе знаем, что все это не считается, если у тебя нет бойфренда. Ничто не идет в зачет.

Мне тяжело было это слышать, и хотя я совершенно – ну вот абсолютно! – была не согласна, спорить я не стала, потому что находилась по другую сторону баррикад. У меня был парень, поэтому любые мои слова утешения прозвучали бы либо снисходительно, либо лживо.

– Твое определение успеха определяет тебя самое, – сказала я осторожно. – Сердцу не прикажешь, но можно начать вести себя так или иначе. Даже в этом отношении.

– Ты слишком долго общалась со мной! – Дженни вытерла глаза подолом футболки, сверкнув при этом бюстгальтером, отчего проезжавший мимо бизнесмен чуть не грохнулся со своего складного велика. – Прости, я вела себя как стерва.

– Еще какая, – согласилась я, помня, что защищать Дженни запрещено. – Но я знаю, ты пыталась помочь. Я свалила подготовку свадьбы на твои плечи, милостиво позволив всем заняться. Конечно, тебе трудно.

– Все было бы намного легче, если бы я дала возможность вам с Луизой мне помочь, – сказала Дженни. – И не выбросила в реку телефон.

– Ну так мы купим тебе другой, новый телефон, – заквохтала я еврейской мамашей. – И вместе попросим у Луизы прощения. Завтра. Когда она остынет.

– А сейчас нельзя? – расстроенно спросила Дженни. – Я чувствую себя полным дерьмом. Я должна купить ей конфет, что ли, или цветов, или час с Майклом Фассбиндером.

– Ну, купим ей «Стыд» на DVD, – сказала я. – Хотя лучше не надо, дадим ей за ночь успокоиться. Доверься мне.

– Куда деваться, – вздохнула Дженни. – Доктор Энджел.

– Доктор Энджел рекомендует коктейль! – Я взяла ее за руку и закачала туда-сюда. – Это сейчас то, что доктор прописал.

– Ну, если доктор прописал, – пожала плечами Дженни. Она вдруг закружила меня за руку вокруг себя, и, вальсируя, мы спустились по ступенькам моста вниз.

– Лесбы! – бросил особо сердитый тип, объезжая нас на велосипеде.

– Лучше с лесбиянкой, чем с тобой, козел! – крикнула Дженни ему в спину.

Она буквально на глазах становилась прежней.

* * *

– Ты правда думаешь, что нам стоит туда идти? – спросила я, бильярдным шариком стуча о стены туалетной кабинки, временно превращенной в раздевалку. – А мы не слишком набрались?

– Нет такого понятия, как слишком набраться, – отозвалась Дженни. Ее голос звучал гораздо громче, чем надо. – У нас девичник. Мы еще даже толком не начинали.

Мое сознание было затуманено алкоголем, но все же не настолько, чтобы данное заявление не беспокоило меня. Последние семь часов слились в мутное пятно шатания по барам и пьяного шопинга. Смутно вспоминался «грязный мартини» в «Грязном Мартини», мохито во «Фрейде», неизвестно что в чайной чашке в «Бурн и Холлингсворт» и форменный налет на «Топшоп». С разграблением оного. Сейчас мы в туалете «Соушл» переодевались из джинсов с футболками в то, что Дженни назвала отпадными прикидами для девичника. Я заказала еду, но не могла вспомнить, съела ее или нет. И что это было. И где мы сидели.