– Донья Хуана не устает восхвалять ваши стихи. Еще она сказала, что ваши пьесы ставились в Корраль-дель-Принсипе, а в скором времени выйдет и роман. Я обожаю рыцарские романы, дон Мигель. У меня есть четыре тома «Амадиса Гальского». Хоть я и простой священник, далекий от литературы, я уверен, что это лучшие книги в данном роде. Правда, новомодные подражания «Амадису» я даже не читаю. – Он замолчал, ожидая моего ответа.

– Отзывы доньи Хуаны о моем таланте чересчур великодушны. Что же до продолжений «Амадиса», я всецело с вами согласен и нахожу эти подделки ужасающими.

Отец Паласиос расплылся в улыбке.

– Еще мне посчастливилось обладать многостраничным изданием «Тиранта Белого», эту книгу я почитаю одной из лучших в своей библиотеке. Должен признаться, я питаю слабость и к «Влюбленной Диане» Хорхе Монтемайора – хотя, опять же, это не относится к его подражателям. Это жемчужины моей книжной сокровищницы. Что же до поэзии, дон Мигель, то я, к стыду своему, не имею ее вовсе, ибо моя душа находит в Песни песней все, чего жаждет. Боюсь задеть ваши чувства, мой дорогой друг… – продолжил он после паузы. – Я знаю, что для своего нового романа вы избрали пасторальный жанр, но я не являюсь его поклонником. На мой вкус, такую чепуху могут писать только люди, которые не выдернули из земли ни одной луковицы и не подоили даже козы.

Я поспешил заверить отца Хуана, что большая часть современных пасторальных романов неприятна мне самом у.

– Вижу, мы станем друзьями, – сказал он. – У нас много общего. Заглядывайте ко мне в ризницу в любое время. Полагаю, что вы, как добрый христианин, ходите к мессе и регулярно исповедуетесь, ведь никому не известно, когда Господь призовет нас в Свое воинство. Можете брать у меня любые книги, какие вам захочется прочитать или перечитать. Для меня будет огромным удовольствием дать их вам. А потом побеседуем за стаканчиком эскивиасского вина: по моему глубокому убеждению, в изречении In vino veritas[16] заключается немалая доля правды. Вы представить себе не можете, как я изголодался по книжным беседам в отсутствие доньи Хуаны! У меня был еще один друг со столь же утонченным литературным вкусом – прославленный идальго дон Алонсо Кихано, который обожал рыцарские романы, а в последние годы жизни принял монашеский постриг. Вы не поверите, но с момента его смерти прошло добрых сорок лет. Боже, как летит время! Мой вам совет – Carpe diem.

И мы приступили к первому блюду – великолепной каркамусе, которую лакей плюхнул в наши тарелки столь щедро, что я засомневался, смогу ли воздать должное и второй перемене: из кухни уже сочился многообещающий запах жареных перепелов.

– Дон Алонсо умер еще до моего рождения, – заметила донья Хуана, хлебцем собирая с тарелки остатки подливы. – На следующей неделе вы сможете познакомиться с доньей Каталиной де Паласиос – правнучатой племянницей дона Алонсо, внучатой племянницей отца Паласиоса и матерью нашей милой и добродетельной сеньориты Каталины, первой красавицы Эскивиаса. Я пригласила бы их и сегодня – мне не терпится вас познакомить, – но они обе уехали в Толедо, собирать ренту с арендаторов своих виноградников.

– Поверьте, дон Мигель: донья Хуана ничуть не преувеличивает, говоря, что моя племянница – гордость всего селения, – добавил отец Паласиос.

Я сгорал от любопытства, но прежде, чем я успел задать хоть один вопрос о загадочной Каталине, служанка водрузила в центр стола целую гору зажаренных в меду перепелов. Позднее тем же вечером, когда мы перешли в гостиную и с удобством расположились на подушках, донья Хуана как бы невзначай заметила:

– Дорогой Мигель, чтобы выразить, какое удовольствие доставляет мне ваше пребывание в этом доме, я решила сознаться в одном из величайших грехов: я сочинила в вашу честь сонет.

С того замечательного вечера прошло много лет, но я до сих пор помню некоторые строки этого стихотворения:

Герой Лепанто! Ты в бою оставил

Окрававлéнную неверной пулей длань

И тем себя в истории прославил.

Прими же, друг, восторгов наших дань!

Ты не щадил себя в жестокой сече

Для короля и Господа Христа.

В языческих краях, затерянных далече,

Душа твоя была свободна и чиста.

Испанской Алькалы сын благородный…

Когда она перешла к третьей строфе, я был уже слишком нагружен вином, чтобы по достоинству оценить эти высокие строки, вдохновленные моим «геройством». Конец сонета потонул в громовых аплодисментах.

– Увы, дон Мигель, – с притворной скорбью сказал священник, – донья Хуана пишет лишь по стихотворению в год, желая воспеть самые знаменательные события, которые произошли в нашей округе. Будь она столь же плодовита, как Лопе, клянусь вам, Испания праздновала бы рождение десятой музы.

Засим последовали новые здравицы в честь меня, поэзии и доньи Хуаны.

Через несколько дней я попросил свою гостеприимную хозяйку указать мне дорогу к дому Санчо Пансы и выбрал вечер для знакомства с его женой и дочерью.

– После часовни в конце селения идите все время прямо, – объяснила донья Хуана. – Пока не увидите большую скалу. Там круто сверните направо и ступайте по узкой тропе. Идти недолго, а дом вы не пропустите: других там нет.

Часовня, о которой говорила донья Хуана, оказалась простой прямоугольной постройкой из известняка. Крышу ее венчала низкая колокольня. Единственным украшением здания служил вырезанный на двери крест. Все оно производило то же зловещее впечатление, что и окружающий его суровый ландшафт.

Я шел под теплым солнцем по галечной тропе, пока она не окончилась у порога каменного дома. Во дворе росло несколько виноградных лоз, уже избавленных от своего сладкого бремени. В красноватой пыли под ногами шумно возились цыплята, из клетки на подпорках выглядывали толстые кролики.

– Добрый день! – крикнул я.

На пороге появилась грузная пожилая женщина с растрепанными волосами и обвислой грудью, едва прикрытой кофтой неясной расцветки. Красное лицо блестело от пота, словно она только что отошла от пылающих углей.

– Донья Тереса Панса? – уточнил я.

– К вашим услугам, ваша светлость. – Женщина взглянула на меня с подозрением, словно гости в этом доме бывали нечасто.

Я представился.

– Сейчас я гощу в доме доньи Хуаны Гайтан и зашел, чтобы выразить свое уважение. Я познакомился с вашим супругом Санчо в Алжире – мы были пленниками в одном остроге.

Лицо доньи Тересы, до этого выражавшее лишь замешательство, мгновенно просияло. Наскоро вытерев ладони о юбку, которая была немногим их чище, она подбежала ко мне и упала на колени.

– Я простая женщина, ваша светлость, но позвольте поцеловать вашу руку! – С этими словами она схватила мою здоровую руку и щедро оросила ее слезами.