Апреля 17-го, поутру в 4 часа, подняли мы один якорь и остались на другом. В 10 часов прибыл посланник. Судно, на коем он приехал, принадлежало принцу Чигодцин. Оно убрано было весьма красиво и увешано шелковыми тканями, хотя и не могло великолепием равняться с прежним судном, на коем съехал посланник на берег и которое принадлежало принцу Физену. Солдат наших привезли японцы также на своем судне. Четыре обер-баниоса и почти все толмачи сопровождали посланника. В то же время прибыл и офицер со 100 лодками, долженствовавшими буксировать «Надежду» из гавани.

Оные принадлежали также принцу Чигодцин, на которого возложено было делать нам в сей раз почести. Сверх 100 лодок находились еще две, нагруженные платьем. Каждый гребец, коих было на всякой лодке от 6 до 8, получил тогда мундир свой, состоявший из верхнего нараспашку платья, сшитого из синей бумажной материи с натканным белым гербом принца. В 12 часов снялись мы с якоря; сто лодок разделились на пять рядов для буксирования, для коего привезли свои буксиры, которых не употребляют японцы и тогда, когда бывают к тому наняты. Во время буксирования перевозили мы свой порох, экипаж посланника и двухдневную присланную нам провизию. Губернатор прислал нам также 150 фунтов курительного табаку и множество огородного овоща.

Внимание его простерлось так далеко, что он не забыл прислать и семян разных растений, поелику слышал, что мы желали взять некоторые роды оных в Камчатку; сверх того предлагали нам и для следующего дня суточную провизию, но я от оной отказался. Корабль наш хотели отвезти только к восточной стороне Папенберга, но я объявил желание мое, чтобы прибуксировали нас к западной стороне сего острова. Сего, казалось, они не ожидали, потому что голландцы никогда там не останавливаются; однако, желая сколько возможно скорее от нас освободиться, согласились на то с великою охотою.

В 4 часа бросили мы якорь на глубине 24 саженей. Тут баниосы и толмачи распрощались с нами при изъявлении разных приветствий; но многие из них, казалось, говорили только выученный на память урок, в коем сердечные чувствования имели мало участия. Выключая честного Сака-Сабуро и двух других, не забывших как дружеское наше с ними обхождение, так и того, что мы не голландцы, все прочие желали нам счастливого пути в Батавию. Простившись с японцами, начали мы привязывать паруса, к чему не имели прежде времени, и поднимать на корабль гребные суда свои. В 5 часов утра при умеренном OSO ветре пошли мы из залива, радуясь сердечно, что освободились от такого народа, который мог бы нас подвергнуть жестокой участи.

Намерение мое плыть обратно между Японией и Кореею не нравилось японскому правительству. Толмачи, как истолкователи воли губернатора и иеддоского министерства, старались всемерно представить невозможность прохода проливом Сангарским: они утверждали, что пролив сей усеян подводными каменьями, что он не шире трех японских или одной голландской мили и опасен крайне по причине сильного течения. Губернатор в письме своем к посланнику запрещал настоятельно, чтобы мы не приближались нигде к японским берегам, но словесно приказал сказать, что если мы принуждены будем течением или бурею остановиться у берегов их на якоре, в таком случае нас не задержат и для сего пошлется немедленно вдоль берегов повеление.

Из “Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна”

В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау

Я должен был дать обещание, что без крайней нужды не буду подходить к берегам их, а они объявили, что имеют к данному моему обещанию совершенную доверенность. Но что касается до северо-западного берега Нипон, то я представил им, что страну сию необходимо нужно изведать точнее, потому что в положении пролива Сангар, который и на лучших европейских картах худо означен, сомнение мое до нескольких градусов простирается; японской же карты получить невозможно. И так необходимость требует при искании сего пролива держаться берега весьма близко, а особливо потому, что он шириною, по собственным их словам, не более голландской мили, следовательно, в некотором отдалении усмотрен быть не может.

Японцы убедились в справедливости моего требования и молчанием своим изъявили на то согласие. Впрочем, требовали они, чтобы мы на обратном пути своем из Камчатки в Россию не приближались никак к берегам Японии, что я им и обещал. Между тем не переставали, через голландского фактора Дуфа, отвращать меня от моего намерения; но причины, приведенные Дуфом, были еще маловажнее. Он представлял только об опасностях плавания между Япониею и Кореею, чего никто из голландцев не может утверждать собственным опытом. Лаперуз один был предшественником нашим в сем плавании; я желал к открытиям его присоединить и наши изыскания, которые и по сей одной причине могут уже быть достойными любопытства.

Возвращение «Надежды» в Камчатку прежде исхода июля казалось ненужным, почему мне и хотелось употребить следующие три месяца на исследование тех мест, кои Лаперуз, доставивший первые сведения о сих странах, принужден был по краткости времени оставить неизведанными. Зная, что ни он и ни кто другой из европейских мореходцев не определил точного положения всего западного берега Японии[101], большей части берега Кореи, целого западного берега острова Иессо, южно-восточного и северо-западного берегов Сахалина, также и многих из островов Курильских, вознамеривался я изведать из сих стран те, кои удобнее при настоящем случае избрать возможно будет. Южная часть Сахалина, как то заливы Анива и Терпения, хотя и определены в 1643 г. голландцами, однако требовали новейшего описания потому, что средства к вернейшему определению мест в продолжении 160 лет усовершены несравненно. Последствия нашего плавания могут свидетельствовать, что без наших описаний не имели бы мы достаточных сведений о верном положении достопримечательного сего острова.

Итак, намерение мое состояло в следующем: обозреть юго-западный и северо-западный берега Японии и определить пролив Сангарский, которого ширина по всем лучшим картам, как то Арро-Смита и находящейся в атласе Лаперузова путешествия, составляет более ста миль, но японцы полагают одну только голландскую милю, или четыре итальянских; исследовать западный берег острова Иессо, отыскать остров Карафуто, который по японским картам должен находиться между Иессо и Сахалином и которого существование казалось мне весьма вероятным; описать с точностью сей пролив и исследовать остров Сахалин от мыса Крильон до северо-западного берега, откуда, если найдется там хорошее якорное место, намерен я был послать баркас в канал, разделяющий Сахалин от Татарии, дабы действительно увериться, возможен ли или нет проход оным и определить положение устья реки Амура, наконец, пройти новым проливом между Курильскими островами севернее канала Буссоли. Таков был мой план, который удалось исполнить счастливо, хотя и несовершенно.

Не найдя безопасного якорного места у берегов Сахалина, увидели мы, что посылка баркаса сделалась невозможною и внимания достойное исследование осталось неисполненным. Основательное определение западного берега Японии и пролива Сангар должно быть предоставлено пользующимся японскою благосклонностью голландцам, которым, может быть, теперь не поставлено будет в преступление, если осмотрят берега своих приятелей. Берег Кореи от 36-го до 42-го градуса широты в настоящее время предприимчивости европейцев не останется, конечно, долго в неизвестности. Торговля с населяющим оный доныне незнакомым народом обещает такие выгоды, которых тщетно искать в Японии. Обстоятельнейшее исследование восточного берега Иессо и дальнейших к югу островов Курильских, конечно, будет довершено нашими мореплавателями[102].