* * *

В 403 г. до н. э., после свержения олигархии Тридцати, афинская демократия была восстановлена и просуществовала еще около 80 лет. При этом наступил новый этап ее эволюции. Олигархические перевороты прозвучали грозным сигналом: с народовластием что-то не в порядке, ситуация выходит из-под контроля. К афинянам пришло понимание, что они во многом сами виноваты в тех невзгодах, которые пережило государство. Ужасов олигархии могло бы и не быть, если бы демос не допустил множества грубых ошибок, не заставил многих граждан временно отвернуться от демократического идеала.

Неудивительно, что афиняне после реставрации демократического устройства учились на собственном горьком опыте, на собственных прежних ошибках. В результате на протяжении большей части IV в. до н. э. (вплоть до поражения в Ламийской войне) внутренняя история Афин отличалась значительной стабильностью, отсутствием жестоких междоусобных конфликтов, стремлением разрешать возникающие противоречия мирным путем, с помощью компромисса.

Чтобы сделать народовластие более прочным, чтобы по возможности обезопасить его от новых попыток свержения, нужно было попробовать отказаться от тех особенно отрицательных черт, которые в худшие времена демократии превращали ее в охлократию – господство безответственной толпы. Много бед принесло полису засилье демагогов. Совсем покончить с ними вряд ли было возможно – демагоги, судя по всему, являлись неотъемлемым элементом системы прямого народоправства. Но отдавать в их руки все государственные дела, конечно, не стоило. Необходимо было поставить на их пути какие-то надежные заслоны.

По контрасту с часто творившимися беззакониями предшествующей эпохи, когда и демократы, и их противники не очень-то сковывали себя в своих действиях нормами права, теперь в гражданском коллективе сформировалась чрезвычайно важная идея «власти закона». Именно закон, а не демос, – истинный господин полиса, которому все обязаны неукоснительно повиноваться.

Демократия по-прежнему заботилась о том, чтобы народ мог реально находиться у кормила государства, чтобы все граждане на равных принимали участие в политической жизни. Сохранялась система мистофории, которая позволяла беднейшим афинянам занимать выборные должности. Более того, оплата участия в управлении полисом даже расширялась. С начала IV в. до н. э. гражданам впервые стали платить за посещение народного собрания.

Несомненно, здесь можно увидеть не только черту совершенствования государственного устройства, но и проявление кризисной эпохи. В период высшего расцвета Эллады, наверное, никому и в голову бы не пришло, что за исполнение своей первоочередной гражданской обязанности он должен еще и получать деньги. А теперь, очевидно, из-за возрастания аполитичности появились проблемы с посещаемостью, и платой старались привлечь побольше участников.

А кто же были те люди, которые играли теперь ведущую роль в афинской общественной жизни? Среди них мы уже практически не находим представителей издавна известных знатных родов. Времена «аристократической демократии» остались позади. Крайне редко среди политиков IV в. до н. э. можно встретить настоящих аристократов. Да и они тоже, как выясняется, если присмотреться к их деятельности повнимательнее, занимали влиятельное положение не из-за своего «благородного» происхождения, как бывало раньше, а исключительно в силу личных качеств и способностей.

Перемена произошла в эпоху Пелопоннесской войны. Демос, как мы уже видели, смог вырастить лидеров из собственной среды и больше не нуждался в опеке знати. Появились «новые политики»: вначале они были скорее исключениями, потом их становилось все больше и больше; к середине IV в. до н. э. именно такой тип политического деятеля стал нормой: человек, не блещущий «славой предков», зато, как правило, весьма состоятельный, – выходец из ремесленно-торговой среды, связанный с миром крупных мастерских, меняльных контор, купеческого порта.

Изменился состав полисной элиты – и неизбежно должны были измениться многие формы и приемы политической борьбы, выработанные во времена «аристократической демократии», а теперь уже как-то неуместные. Совершенно вышел из употребления остракизм – а ведь в V в. до н. э. он нередко становился ключевым событием того или иного года. И неудивительно: жертвами голосования черепками становились, как правило, политики-аристократы. Считалось, что подвергнуться остракизму – это даже некая честь. Когда в 415 г. до н. э. такое случилось с незнатным демагогом Гиперболом, афиняне были шокированы. Потому-то после Гипербола никого больше не изгоняли остракизмом: он как бы «осквернил» собой эту процедуру. Теперь в целях политической борьбы чаще стали использоваться судебные процессы в гелиее.

В IV в. до н. э. политический «космос» афинского полиса был, если так можно выразиться, более населенным, чем прежде, но, за редчайшими исключениями, каждая «звезда» в этом «космосе» светила теперь более тускло, нежели в V в. до н. э. Даже славный Демосфен, при всем уважении к нему, безусловно, проиграет, если поставить его на фоне таких титанов, как Фемистокл или Перикл. Что уж говорить об остальных! Они проходят перед нами какой-то однообразной толпой, и разве что путем очень внимательного всматривания можно заметить между ними какие-то различия.

Каждый из ведущих политиков стоял во главе собственной группировки, состоявшей из нескольких десятков, иногда – из нескольких сотен граждан. Группировки эти то создавали между собой коалиции, то вступали друг с другом в непримиримую борьбу. Дробность общественной жизни стала знамением эпохи. Соперничество выплескивалось в острые дебаты лидеров на заседаниях народного собрания и Совета Пятисот, на судебных процессах, которые политические деятели возбуждали против своих конкурентов.

Общему смягчению политической борьбы в Афинах немало способствовала амнистия после свержения олигархии Тридцати и восстановления демократии в 403 г. до н. э. Гражданам предписывалось законом забыть о недавней борьбе между сторонниками демократии и олигархии, не мстить своим бывшим противникам. Особенно настаивал на неукоснительном соблюдении амнистии видный государственный деятель Архин. Как рассказывает Аристотель (Афинская полития. 40. 2), «когда кто-то из возвратившихся (в город демократов. – И. С.) начал искать возмездия за прошлое, он (Архин. – И. С.) велел арестовать его и, приведя в Совет, убедил казнить без суда». Как видим, бывает, что и незаконная по форме мера способствует укреплению законности.

Разумеется, добиться истинного, не показного примирения было не так-то просто. Слишком много озлобления накопилось за время смут внутри гражданского коллектива. И теперь это озлобление выплескивалось самыми различными «обходными» путями. Достаточно вспомнить процесс Сократа (399 г. до н. э.), наличие в котором политической подоплеки, кажется, никем не подвергается сомнению. И все-таки, повторим еще раз, в целом внутриполитическая жизнь Афин IV в. до н. э. развертывалась в большей степени под знаком компромисса, чем под знаком стасиса.

Итак, в IV в. до н. э. роль знатных родов в политической жизни Афин в целом снизилась по сравнению с предыдущим столетием; значительно изменился состав политической элиты. Правда, уважение к аристократическим родословным, насколько можно судить, не было утрачено. Характерно, например, что ораторы Исократ (XVI. 25) и Демосфен (XXI. 144), выступая с похвалой Алкивиаду – политику, чья деятельность была, мягко говоря, неоднозначной по своим интенциям и результатам, – в первую очередь подробно останавливаются на его в высшей степени «благородном» происхождении. Вне всякого сомнения, они следуют давно и прочно установившейся традиции энкомия. При этом, однако, конкретные детали генеалогии Алкивиада, очевидно, уже не были исчерпывающе известны авторам IV в., что влекло за собой путаницу. Так, по Исократу, Алкивиад по мужской линии происходил из рода Евпатридов, а по женской – из Алкмеонидов; Демосфен же выводит его по отцу из Алкмеонидов, а по матери – из Кериков и, таким образом, допускает особенно серьезные, даже грубые ошибки. В действительности род Алкивиада по отцу, как установлено в настоящее время, назывался Саламиниями, а по матери он был Алкмеонидом.