Думбадзе (на сей раз это, как кажется, в точности он) фигурирует и в последнем письме Бурцева Рутенбергу из, говоря условно, первой серии. Датировано оно 5 февраля 1930 г. и, в отличие от предыдущих, написано малоразборчивым бурцевским почерком:

История эта не имела какой-то внятной финальной точки. За таковую, разумеется, можно было бы принять вмешательство английских властей, выславших в начале 30-х гг. большую группу палестинских коммунистов за пределы страны. Однако мы не можем пока ответить на вопрос, имел ли какое-либо влияние Рутенберг на эту акцию или нет. Оказал ли он как президент еврейского ишува известное воздействие на англичан или последние и без него хорошо сознавали, какая опасность исходит от активистов ПКП? К сожалению, ни RA, ни другие известные нам архивы ситуацию на этот счет не проясняют.

Нет явных свидетельств того, насколько эффективной оказалась в этом деле разоблачительная работа Бурцева. Остается только подосадовать, что столь выигрышный для него материал не был обнародован, не привлек к себе общественного внимания и не обрел тем самым осязаемые исторические перспективы. Тем более что «красная» опасность, мерещившаяся Дон-Кихоту от революции буквально на каждом шагу, была в данном случае не иллюзорная, а более чем реальная. Диверсионная деятельность коммунистов, во всяком случае потенциальная, держала Рутенберга в постоянном напряжении. В этом смысле показательно его письмо М.А. Новомейскому от 5 января 1933 г., в котором он предупреждает о возможных «пакостях» со стороны арабов-коммунистов в своей и его компаниях:

Сложись обстоятельства иначе и дополни Бурцев реестр своих разоблачений еще и «палестинским сюжетом», вряд ли, скажем, Гиппиус имела бы моральное право написать о нем нечто подобное тому, что она утверждала два с половиной года спустя, когда он заподозрил некоторых членов редколлегии парижской эмигрантской газеты «Возрождение» в связях с ГПУ28. По этому поводу в письме к A.B. Амфитеатрову от 18 августа 1932 г. она отзывалась о Бурцеве далеко не самым комплиментарным образом:

К расследованию «марксистской составляющей» арабских беспорядков обращался Л. Троцкий, к тому времени депортированный из Советского Союза. Когда летом 1932 г. к нему обратился редактор идишской газеты «Unzer Kamf» Лазарь Клинг, попросивший высказать отношение к разгрому арабскими экстремистами еврейской религиозной школы в Хевроне, ответ хотя и был несколько уклончивым, но все же по-своему небезынтересным. Троцкий писал Клингу (письмо датировано 7 августа 1932 г.):

«Бороться сейчас с большевистским правительством время неподходящее»

Новый сюжет отношений Рутенберга с Бурцевым, который окрашен совершенно иными, отличными от изложенного выше интонациями, приходится на январь-февраль 1936 г.

В качестве реакции на поднимавший голову фашизм и германскую опасность, становившиеся в 30-е гг. все более серьезным фактором мировой политики, многие вчерашние антибольшевики занимали просоветскую линию, видя в успехах социализма единственный оплот противостояния нацизму и мировой катастрофе. Это случилось, например, с учителем и другом Рутенберга X. Житловским, который под воздействием трагедии евреев Германии во второй половине 30-х гг. приветствовал «биробиджанский проект» и даже находил оправдание кровавому сталинскому террору. Каковы были политические настроения Рутенберга в эту пору? Вишняк, упоминающий некоторых из тех, кем овладел «нездоровый патриотизм» к Советскому Союзу, наряду с именами «честнейшего и чистейшего Пешехонова» и «"возвращенцами” другого типа: Алексеем Н. Толстым, Ключниковым или генералом Слащевым», включает в данный перечень и Рутенберга, который, по его словам, был среди тех, кто поучал