14 мая дю Рур с тремя сотнями людей вошел в Обена (жители открыли ему ворота) и изгнал губернатора; несколько дворян, пытавшихся организовать сопротивление, были убиты, а дома нотаблей разграблены. На столицу области Вильнев-де-Берг выступили уже шесть тысяч повстанцев. Великий прево бежал из города.

Рур не хотел кровопролития и начал переговоры с губернатором, пообещавшим уладить дело миром. Однако король своим эдиктом подлил масла в огонь: он объявил жителям Виварэ, что простит все, кроме кощунственных убийств и «прелестных писем», авторов которых следует выдать для наказания, – иначе говоря, он не прощал ничего и требовал наказания виновных. После этого крестьяне снова вооружились и не пощадили даже священников, разграбив их дома.

Весть о прибытии в Обена солдат еще больше подхлестнула восставших. 23 июня Рур во главе тысячи двухсот человек захватил Обена, отпустил шестьдесят швейцарских наемников, находившихся в замке, и принялся хозяйничать в городе: тех жителей, которые не перешли на сторону народа, убили.

Как бывший военный, Рур составил себе войско, сформировав бригады по приходам, и избрал себе адъютантов. Вместе с тем он понимал, что шансов мало, и обратился к графу Жоржу де Вогюэ с просьбой заступиться перед королем за его несчастных подданных. Под ликующие крики толпы вождь повстанцев снял с себя синий шарф и повязал на шею старому вельможе. Тот пообещал сделать все, что в его силах, и отправился для переговоров к полковнику Лебре, производившему разведку с ротой драгун. На возглас графа «Мир! Мир!» – полковник сухо ответил: «Разве с королем здесь говорят о мире? Где те, кто собираются с ним воевать?» Узнав, что парламентера сопровождают полсотни повстанцев, Лебре приказал капитану драгун их перерезать.

21 июля прибыли королевские войска. Вечером 23 июля лейтенанты королевской армии де Кастри и де Бовуар дю Рур (однофамилец вожака мятежников) решили дать сражение при Лавильдье, в чистом поле. Армии повстанцев (1200-2000 человек) противостояли около девяти тысяч солдат короля, включая королевских мушкетеров во главе с д'Артаньяном, шесть рот французских гвардейцев, три пехотных полка, четыреста швейцарцев, четыре кавалерийских эскадрона, две роты драгун и восемьсот ополченцев. Кроме того, к королевской армии примкнули окрестные дворяне.

Кавалерия двинулась вперед легким галопом, Лебре выстроил авангард в боевом порядке, в то время как двадцать драгун и столько же мушкетеров вырвались вперед, стреляя из пистолетов, чтобы затеять стычку. Только один батальон Рура ответил тридцатью ружейными выстрелами, убив одного мушкетера и одного гвардейца.

После поражения при Лавильдье Рур заехал к себе в Ла Шапель, поцеловал жену, сумел скрыться от преследователей и отправился… в Париж, чтобы представить королю челобитную с изложением несчастий жителей Виварэ и злоупотреблений господ и выборных. Правда, перед этим он обратился за советом к одному прокурору из Тулузы, который сообщил Руру, что его ищут, и посоветовал поскорее укрыться в Испании.

В Виварэ царило смятение, деревни опустели. По обычаю того времени войска размещали в деревнях, жителей подвергали насилию и грабежу В ужасной резне погибли более шестисот человек.

25 июля в Ниме учредили особый суд, который под охраной прибыл в Обена. Тюрьмы Вильнева и Обена были переполнены. 27 июля семерых главных бунтовщиков повесили. На следующий день начались судебные процессы. Двух обвиняемых колесовали, шестерых повесили на рынке, еще двух отправили на галеры, множество подвергли изгнанию, а двух женщин приговорили к битью кнутом.

21 августа Антуана дю Рура, заочно осудили в Вильневе и приговорили к публичному покаянию и четвертованию. Его арестовали у подножия Пиренеев и привели в Монпелье. Судебный процесс повторили. Рура колесовали и четвертовали 29 октября. Его тело, разделенное на четыре части, выставили на большой Нимской дороге, а голову отвезли в Обена и выставили у Сент-Антуанских ворот. Его дом разрушили, а потомство заклеймили позором.

Во всех городах и приходах, поддержавших восстание, разрушили верхушки колоколен и сняли колокола. Город Обена приговорили к штрафу в пятьсот экю, Ла Шапель – в восемьсот экю и уплате судебных издержек. В общей сложности двести человек отправились на галеры, четыреста погибли, десятки были ранены и изгнаны; сотни домов и амбаров сгорели, хлеба, виноградники, плодовые деревья были уничтожены повстанцами или солдатами. На протяжении жизни целого поколения область не могла оправиться от этого разорения.

В 1672 году Людовик XIV затеял войну с Голландией, которая оказалась затяжной. Избавив себя от необходимости созывать Генеральные штаты, которые обычно утверждали новые налоги, Король-Солнце ввел гербовую бумагу для нотариально заверенных документов стоимостью один соль за лист, монополию на табак и налог в двадцать су с фунта, а также новый налог на оловянную посуду, даже купленную ранее, в одно су за штуку (в результате цены в тавернах резко взлетели). Бигорру обложили соляным налогом, от которого она до сих пор была избавлена. Эти меры легли страшной тяжестью на плечи населения, и без того согбенного под бременем налогов, и оказались соломинкой, переломившей спину верблюда. (Военная политика Короля-Солнце превратила Бретань, самую густонаселенную провинцию Франции, которую обходили стороной голод и эпидемии, в совершенно разоренную местность.)

В конце марта 1675 года вспыхнуло восстание в Бордо, поддержанное окрестными крестьянами. Местный парламент приостановил выплату новых податей. Эта новость быстро долетела до Бретани: 18 апреля в бретонском Ренне были разграблены отделения Гербовой и Табачной монополий. Натиск разбушевавшейся толпы удалось отразить горстке дворян во главе небольшого отряда городского ополчения: около трех десятков бунтовщиков были убиты.

Неделю спустя восстание разгорелось с новой силой и к началу мая охватило большинство городов Бретани – Динан, Монфор, Ламбаль, Ванн, Нант. В Нанте толпа захватила епископа, прибывшего к восставшим в качестве парламентера, и обменяла его на одну женщину, посаженную в тюрьму в самом начале беспорядков. Губернатор города господин де Молак сумел уладить дело миром, за что… попал в опалу у государя. Зато в Шатодене наместник короля господин де ла Кост выступил против восставших с оружием в руках, был тяжело ранен и вынужден запереться в Бресте. Бунтовщики торжествовали победу – почти три месяца.

Губернатор Бретани герцог де Шон (прозванный бретонцами «толстой свиньей») держал двор в неведении относительно истинного размаха, который приняло восстание: он знал, что вину за беспорядки в провинциях чаще всего перекладывали на губернаторов. Не смел он и открыть истинные причины бунта: чрезмерные налоги и вопиющую нищету, а тем более просить об отмене новых податей. Поскольку ни король, ни он сам не могли считаться виновными в случившемся, он заявил, что во всем виноваты местное дворянство и парламент. 12 июня герцог предложил Кольберу принять жесткие меры: уничтожить пригороды Ренна, а если потребуется – то и половину города. Но для осуществления таких планов нужны были регулярные войска, а еще нужно было избавиться от городского ополчения, с 8 июня находившегося под ружьем и охранявшего ворота. Губернатор умело разыграл комедию, поклялся не вызывать в Ренн никаких внешних сил и убедил наивных ополченцев разоружиться.