Гости лишились дара речи. Независимого телевидения в новой России не было. В наследство от Советского Союза осталось только государственное телевидение. Киселев напомнил Гусинскому, что для канала потребуется частота, на которой можно вести телевизионное вещание, а ее у них не было. Но Гусинский уже намного опередил их. Он тут же указал на бедственное положение Четвертого канала, государственного канала, служившего свалкой ненужных программ для “Останкино” и “Российского телевидения”, двух основных государственных телевизионных компаний, занимавших соответственно Первый и Второй канал. Положение Четвертого канала было катастрофическим; он был никому не нужен и никого не интересовал, и Гусинский уже готовился к тому, чтобы лоббировать в Кремле указ за подписью Бориса Ельцина о передаче ему Четвертого канала.

Несколько часов спустя Киселев, Добродеев и Гусинский в окружении юристов и финансовых экспертов углубились в разработку деталей своего нового проекта. Это было время, когда мечты не знали границ, а энтузиазм одного легко передавался другим. “Гусинский был очень энергичным человеком, он стремительно двигался по своему огромному кабинету, — вспоминал Добродеев. — Ситуация была характерна для времени, которое переживала Россия, когда что-то появлялось из ничего и все происходило очень быстро. Появлялись грандиозные проекты. Появлялись банки. Появлялись телевизионные компании. Переговоры велись недолго. Мы собирались создать свое телевидение. С деньгами проблем не было. Другие ресурсы и связи — тоже не проблема! Тогда воля, стремление, напор решали абсолютно все”.

Добродеев вспоминал, что у него не было ни малейшего представления о том, будет ли новый телевизионный канал успешным с коммерческой точки зрения. “Думаю, что у большинства людей имелись большие сомнения относительно коммерческой стороны проекта, — говорил он. — Это был вопрос статуса. Лучшими годами очень многих газет, действительно хороших газет, и различных телевизионных программ были именно те годы, когда их владельцы относились к ним как к шедеврам и гордились ими: “У меня есть газета, хорошая газета”.

Гусинский связался с Малашенко и предложил ему стать руководителем нового канала. Малашенко сразу вспомнил о том, что Гусинский относился к своей газете как к хобби. “Она была символом положения в обществе... Я очень быстро понял, что для него телевизионная компания будет еще одной, если можно так выразиться, архитектурной деталью на фасаде его здания”. Тем не менее Малашенко согласился стать руководителем нового канала Гусинского. У Малашенко имелись на это собственные причины: он был унижен, когда уволился из “Останкино”, и хотел отомстить своим мучителям, создав конкурирующий с ними независимый канал. “Я жаждал мести”, — признавал он{147}.

Гусинский тоже хотел свести счеты. У него была непрекращавшаяся личная вражда с министром печати в правительстве Ельцина Михаилом Полтораниным, которого Гусинский считал антисемитом. Полторанин когда-то оскорбил Гусинского. “У меня было сильное желание подраться с ним, — вспоминал Гусинский. — Я даже дважды приезжал в его министерство специально, чтобы встретить его и расквасить ему нос”. Открытие телевизионной станции, неподконтрольной государству, было для Гусинского сладкой местью, но не только. “Я просто хотел стать самым лучшим, — вспоминал он о своем тогдашнем увлечении телевидением. — Наверное, я стал заниматься им, потому что должен был быть первым, потому что больше ни у кого не было своего собственного телевизионного канала, а у меня был”.

Но Гусинский думал и о деньгах. В Соединенных Штатах кто-то сказал ему, что минута рекламы на телевидении стоит миллионы долларов. “Я понял, что это значит, — вспоминал он. — Вот оно, еще одно золотое дно. Я понял, что это стопроцентная возможность делать деньги”.

Первый год обнадеживал. Малашенко в спешном порядке составил план, в соответствии с которым на первые пятнадцать месяцев им требовалось зо миллионов долларов, и Гусинский нашел эти деньги у других инвесторов, включая Смоленского. Они приобрели камеры, оборудование, офисные помещения и настороженно следили за новостями. Россия была на пороге колоссального политического кризиса, схватки между Ельциным и сторонниками жесткого курса в парламенте. Они еще не вышли в эфир, но создание нового частного канала было увлекательным занятием. “Это было прекрасное время, — вспоминал позже Киселев. — Мы делали что-то для себя, имели полную свободу, много путешествовали, чувствовали, что делаем что-то важное, возможно, самый важный проект в своей жизни”. Когда Киселев и Добродеев ушли из “Останкино”, они взяли с собой на новый частный канал десятки лучших телевизионщиков, включая дикторов Татьяну Миткову и Михаила Осокина.

Руководящий штаб Гусинского не мог решить, как назвать новый канал. Малашенко предложил НТВ, что расшифровывалось как “Новое телевидение”. Другие поморщились. Это звучит ужасно, подумали они. Потом кто-то сказал: как насчет “Независимого телевидения”? Нет, это тоже не подходило. По словам Малашенко, решили назвать его НТВ и на этом остановиться. Официального названия не было, но Малашенко придумал девиз. В советские времена он посвятил несколько лет изучению

Соединенных Штатов, и ему понравился старый девиз Стратегического авиакомандования ВВС США: “Мир — наша профессия”. Он переделал его для НТВ: “Новости — наша профессия”.

Канал НТВ вышел в эфир го октября 1993 года, через неделю после того, как конфронтация между Ельциным и парламентом переросла в насильственные действия. Сначала только что созданная компания имела всего один час вещания на слабом санкт-петербургском канале. Находясь в самой гуще войны Ельцина с парламентом, которая разворачивалась практически напротив офиса Гусинского в здании мэрии, Малашенко из своего старого помятого “москвича” звонил по мобильному телефону, чтобы договориться о встречах в Каннах, где открывался рынок телевизионных фильмов и мини-сериалов. В то время как на телевизионных экранах всего мира танки обстреливали Белый дом, Малашенко, стараясь перекричать грохот, убеждал своих собеседников в том, что новая телевизионная станция в России хочет купить их фильмы. Потом он полетел в Канны, где предпринял отчаянную попытку купить еще больше фильмов. “Никто не хотел продавать, — вспоминал он. — Они не могли поверить в то, что какой-то парень приехал из Москвы, где снарядами обстреливают парламент, чтобы купить фильмы”.

Полгода Зверев лоббировал в Кремле указ, который предоставил бы НТВ столь желанное эфирное время Четвертого канала. Зверев доказывал, что независимый канал будет ценным источником поддержки для Ельцина, но он лоббировал идею, которую никто не понимал. “Никто не понимал, что будет представлять собой независимое частное телевидение”, — вспоминал Зверев о своих отчаянных усилиях добиться подписания президентского указа. Кто-то блокировал их, и Зверев не мог понять кто. Однажды он случайно привел Киселева к тренеру Ельцина по теннису, Шамилю Тарпищеву, человеку из ближайшего окружения президента, имевшему свой кабинет в Кремле. Зверев узнал, кто был источником его трудностей: Тарпищев блокировал указ, потому что хотел, чтобы Четвертый канал стал спортивным. Зверев убедил его, что НТВ будет показывать спорт, и сопротивление прекратилось{148}. Ельцин подписал указ в декабре, и уже с января передачи НТВ стали выходить в эфир ежедневно в течение шести часов в день, начиная с 6 часов вечера.