Особенного удивления во всем этом фокусничестве достойно самопожертвование этих дервишей — явление, находящее объяснение в религиозном фанатизме и непоколебимой вере, столь свойственных низшим классам обитателей Востока.

Поддерживаемый религиозным воодушевлением воинственного народа, ислам в первом столетии после смерти своего пророка с неимоверной быстротой распространился по лицу земли. Победоносно проник он в Персию и Туран, завладел Индией, отнял у византийцев Африку, у вестготов — Испанию. Но, когда он предпринял свое грандиозное двойное нашествие на христианский мир, осадив на Востоке столицу восточноримского царства, Константинополь, а на западе проникнув через Пиренеи в страну франков, его безумно — смелый план рухнул.

Тяжелые потери, понесенные мусульманами на обоих театрах войны, удержали, правда, на некоторое время приверженцев пророка от подобных грандиозных предприятий, но отнюдь не могли обуздать их воинственного духа. Неустанно стремились они расширить владения ислама. Почти все острова Средиземного моря, также как и ближайшие берега Балканского полуострова и Италии, сделались их достоянием. Они расселились повсюду, в десятом веке еще раз проникли в глубь Франции и, перейдя Альпы, достигли Граубюндена.

Тогдашнее могущество ислама кажется еще более грандиозным, если принять во внимание, что удача арабского оружия отдала во власть фанатичных арабов богатые и плодородные страны, в которых процветала древняя цивилизация, что победители усвоили себе искусства и науки, торговлю и промышленность этих стран и, благодаря своим значительным природным дарованиям, развивали их дальше. Философия и естественные науки, архитектура и поэзия, все проявления человеческого духа усердно культивировались. И, таким образом, военное могущество, богатство и духовная культура сообща содействовали тому, чтобы поднять магометанский мир на высокую степень культуры, — «блестящий результат деятельности одаренного, молодого народа, который в течение каких‑нибудь 130 лет превратился из дикого племени, бродившего по пустыне, в культурную нацию».

Но единственным связующим звеном, объединившим всех мусульман, была ненависть к христианам. Вообще же государственный строй мусульман оказался весьма слабо развит. «Той эпохе, и в особенности восточным странам, не хватало организаторских способностей, чтобы посредством общих законов объединить обширные владения и различные племена и, пробудив общие интересы, оживить национальное чувство». Необузданное честолюбие светских властителей и безумный фанатизм религиозных сект, тайных и миссионерских обществ поколебали еще не успевшую упрочиться власть преемников пророка и вскоре окончательно подорвали государственное единство магометанского мира. Три халифата, образовавшиеся в Багдаде, Испании и Египте могли существовать лишь до тех пор, пока стоявшие во главе династии были достаточно сильны, чтобы сдерживать железной рукой протестующие элементы и разумно пользоваться покорными.

Распадение магометанского мира оказалось чрезвычайно благоприятным для христиан. Они не только прочно утвердились в оставшихся еще в их власти владениях, но и получили возможность вернуть себе часть утраченных ими областей в Испании, Малой Азии и Сирии.

Но это был лишь краткий эпизод в великой драме. Ибо страшное учение Мухаммеда, которое своим приверженцам вменяет в религиозную обязанность борьбу с неверными и храбрым воинам сулит величайшую награду, уже угрожало христианству новыми ужасами, новыми неслыханными бедствиями. В одиннадцатом веке воинственные сельджуки объединили в своих руках всю Переднюю Азию. То же самое произошло почти одновременно на самом крайнем западе: храбрые Альморавиды основали в северной Африке могущественное государство и затем подчинили себе испанский халифат. От Гибралтарского пролива и границ Египта до самой Индии, Сибири и Монгольского царства все благоговейно преклонялись теперь пред единым Богом, которого провозгласил Мухаммед.

При таком положении вещей судьба европейского христианства, казалось, была решена. Среди христианских стран уже не было ни одного большого государства. Сила сопротивления Византийского государства была сломлена вследствие многочисленных дворцовых переворотов и восстаний недовольных магнатов. Прошли те славные времена, когда Карл Великий и его преемники, обладая громадными силами, могли отстаивать перед халифами христиан Святой Земли. Франция, в которой господствовала полнейшая анархия, находилась в состоянии величайшего разложения. В Германии власть перешла в руки могущественной, деспотической аристократии, которая стремилась окончательно утвердиться на престоле. В Италии повсюду начались местные восстания.

Теперь папство попыталось занять место, которое принадлежало раньше римско — немецкой империи. Григорий VII, сын тосканского крестьянина, одаренный, как настоящий второй Цезарь, проницательностью государственного мужа и воодушевленный господствующей в ту эпоху идеей о первенствующей власти церкви, с упорством посвятил всю свою жизнь тому, чтобы поднять апостольский престол выше всех земных властей и тиару выше всех царских корон, — одним словом, сделал христианский Рим средоточием нового, мирового господства; план настолько грандиозный и смелый, что в конце концов он неминуемо должен был разбиться о собственное величие. Сначала, впрочем, все обещало удачу. Григорий VII своей внутренней силой увлекал за собой толпу, и огромное воинство верующих, предводимое государями Южной Африки и Италии, ждало только мановения его руки, чтобы броситься в борьбу с врагами церкви и довершить упрочение римской теократии.

Таким образом, в одном Риме сосредоточивалась в это время сила, которая могла служить оплотом против ислама. Сюда‑то и обратился за помощью византийский император Михаил (1071–1078) — ученый, но совершенно лишенный энергии педант, — предлагая воссоединение греческого христианства с западной церковью.

Папа охотно принял этот план, обещавший осуществить его идеал всемирного владычества и открыл ему почти безграничное поле деятельности. Но только что разгоревшаяся жестокая распря папы с королем Генрихом IV и охрана юной папской аристократии до такой степени требовали напряжения всех сил, что Византия до поры до времени была предоставлена собственной судьбе.

Воинственное движение против ислама разрасталось в широких размерах, хотя и независимо от церкви. Своеобразное направление, которое приняло историческое развитие западноевропейского человечества, неудержимо вовлекало его в эту борьбу. Вследствие сильного перенаселения древней Германии стремление к бродячей жизни и воинственный задор юных сынов ее в XI в. были так же сильны, как и в эпоху великого переселения народов. Огромные полчища скандинавов, датчан и норманнов прибывали из столетия в столетие в европейские страны за новыми землями. Особенный ужас внушало имя норманнов во всех приморских странах от Африки и до Шпицбергена; это было племя беспощадное и алчное, но вместе с тем дальновидное, находчивое, возвышавшееся над мирным крестьянским населением, благодаря дикой поэзии своей полной приключений жизни, своему богатству и военному могуществу. Они упрочились во Франции, завоевали Англию, после продолжительной и жесткой борьбы вытеснили из Сицилии и Южной Италии полумесяц и основали могучие государства на обширных равнинах Восточной Европы. Отсюда под именем «варягов» их воинственные дружины наезжали в Константинополь и на службе у византийских императоров находили счастье воина: «тяжелые золотые цепи, крепкое вино, постоянные стычки с различными народами и прекрасных женщин». Их пример пробудил в не находивших приложения своим силам молодых мужчинах западных стран страстную жажду рыцарских подвигов, славы и добычи. Вскоре рядом с варягами в боях с сельджуками в Малой Азии стали участвовать немцы, французы, англосаксы; бургундские и аквитанские рыцари пришли на помощь испанским властителям, успешно расширявшим свое владычество и изгонявшим Альмбравидов.