— Иисус Христос, — начала она, — имел две сущности; обе сущности были совершенны, находились между собой в совершенном равновесии и были неотрывны одна от другой. Таким образом, если бы самарянка вступила в плотские отношения с нашим Спасителем, она бы, несомненно, зачала, ибо нелепо было бы предполагать, что Бог совершил бы подобное действие без естественных последствий. Через девять месяцев самарянка родила бы дитя мужеского, но никак не женского пола, и младенец этот, рожденный от смертной женщины и Богочеловека, был бы на четверть Богом и на три четверти смертным.

Ответ юной теософки вызвал бурю аплодисментов, а тот, кто задавал Гедвиге вопросы, добавил:

— Из этого естественно вытекает, что, если бы сын самарянки женился, дети, рожденные в этом браке, были бы на семь восьмых смертными и на одну восьмую божествами.

— Если бы он только не женился на богине, — прибавил Соблазнитель. — Тогда соотношение было бы совсем иное.

— Уточните, пожалуйста, — промолвила Гедвига, обращаясь к своему оппоненту, — какая часть божества будет присутствовать в потомстве в шестнадцатом поколении?

— Извольте подождать, — ответил тот, — пока мне принесут мел, дабы я смог сосчитать.

— Нет нужды в столь скрупулезных подсчетах, — вновь раздался голос Казановы. — В нем была бы та самая частичка духа, что озаряет и вдохновляет разум сего юного философа!

Галантный комплимент Соблазнителя пришелся по вкусу всем, в том числе и белокурой красавице, которой он был адресован.

После обеда Казанова, окончательно околдованный Гедвигой-философом, вручил Елене, казавшейся, несмотря на свою застенчивость, менее неприступной, шкатулочку с колечками и предложил ей вместе с Гедвигой выбрать себе в подарок любое приглянувшееся им кольцо. Елена покраснела, но шкатулку взяла, а через четверть часа обе девушки, смеясь, подбежали к Казанове и, вернув ему коробочку, помахали перед его носом своими хорошенькими ручками: на пальчике у каждой сверкало подаренное Соблазнителем колечко. Казанова схватил эти ручки и покрыл их страстными поцелуями. Засмущавшись, девушки вырвались и со звонким смехом убежали прочь.

Образ прекрасной Гедвиги не покидал Казанову даже в уединенном домике среди веселых девиц, и он поведал об этом своему приятелю-синдику. Синдик рассказал ему, что племянница пастора слывет в городе чрезвычайно ученой девицей, отчего у нее нет ни жениха, ни любовника, ибо молодые люди не стремятся знакомиться с ней, опасаясь выглядеть на ее фоне дураками. И хотя местные юноши в основном получают хорошее образование и не обделены красноречием, они не желают видеть в женщине соперницу, равную себе по уму. Поэтому девушка, которая хочет выйти замуж, должна тщательно скрывать и свою образованность, и ум, выставляя напоказ только хорошенькое личико. «Ну и прочие прелести…» — понимающе подмигнул Казанове синдик.

Его слова приободрили венецианца. Жениться он не собирался, а соблазнить девицу, отличавшуюся не только красотой, но и умом, была задача не только достойная, но и занимательная. Казанова испытывал от говорения почти физическое наслаждение, слово было его инструментом, его органом, и он использовал его виртуозно. По его собственному признанию, любовь женщин, не говоривших на известных ему языках, не доставляла ему полного удовлетворения, ибо наслаждение плотское не соединялось с наслаждением от общения. Поэтому женщины, способные доставить ему оба удовольствия, особенно привлекали его внимание — разумеется, если не желали показать себя умнее его. Но в теперешнем случае противник был юн и неопытен и вряд ли стал бы пытаться проявить свое превосходство.

В отличие от Гедвиги Елена острым умом не отличалась, но тем не менее влюбленный в нее и проявлявший чудеса изобретательности синдик ни на шаг не продвинулся к заветной цели. Выслушав его жалобы на неприступность девушки, Казанова окончательно укрепился в мысли, что ему следует взять дело в свои руки и вместо одной приобщить к радостям Венеры сразу двух красавиц. Предприимчивость вообще была свойством его натуры. «Я вскружил голову нескольким сотням женщин […]; однако когда мне предстояло взять штурмом неискушенное создание, моральные принципы или предрассудки которого являлись препятствием на пути к успеху, я делал это в присутствии еще одной девицы. С давних пор мне было известно, что девушка не поддается соблазну исключительно потому, что у нее не хватает смелости; но в обществе подружки она легко капитулирует», — писал Соблазнитель.

Однако разработку плана соблазнения двух неопытных красавиц пришлось отложить, ибо он получил письмо от мадам Лебель. Бывшая чаровница Дюбуа, а нынешняя мадам Лебель приглашала его в Лозанну, куда она, узнав про его пребывание в Женеве, приехала с мужем и младенцем специально, чтобы повидаться с ним. Мадам Лебель была одной из тех десяти — двенадцати женщин, которых Соблазнитель искренне любил в дни своей молодости. «Она обладала всеми качествами, необходимыми для хозяйки дома, и ежели бы судьба посулила мне счастье таковой дом заиметь, лучшей хозяйки для него я бы не желал, — рассуждал он. — Но, наверное, я все же был прав, когда решил не связывать навечно свою судьбу ни с одной из любивших меня женщин, ибо с моим характером брачные цепи вскоре превратились бы для меня в цепи рабства». На встречу с мадам Лебель Соблазнитель летел как на крыльях. «Если бы я женился на женщине, у которой хватило бы умения руководить мной, но так искусно, что я бы этого не заметил, — размышлял он, устроившись в углу дорожной кареты, направлявшейся из Женевы в Лозанну, — то я наверняка сумел бы и сохранить, и приумножить свое состояние, у меня были бы дети, и мне не было бы грустно и одиноко». Но едва карета прибыла к месту назначения, как от меланхолических мыслей не осталось и следа. Мадам Лебель, с искренней радостью встретившая своего бывшего любовника, с гордостью предъявила ему его полуторагодовалого сына. И мать, и малыш были дивно хороши, и Соблазнитель пожалел, что, покидая Женеву, дал себе зарок не смущать покой молодой женщины и сохранять отношения исключительно дружеские. Впрочем, даже пожелай бывшие любовники вновь вкусить радостей Венеры, им вряд ли удалось бы это сделать: господин Лебель постоянно находился рядом с женой, тут же была матушка мадам Лебель, да и малыш постоянно требовал заботы и внимания. Семейство и гость поужинали, услаждая трапезу приятным разговором, а наутро распрощались: семейство возвращалось к себе в Солер, Казанова — в Женеву.

Вернувшись из Лозанны, Соблазнитель приступил к осуществлению плана по завоеванию благорасположения двух молоденьких жительниц Женевы. Для этого он попросил одного из своих приятелей пригласить пастора, его племянницу, ее кузину и еще несколько человек на обед в загородный дом, расположенный на берегу Женевского озера. Все расходы Казанова брал на себя. Приятель согласился, и через несколько дней небольшое общество дружно отправилось из города на природу. Обед был подан отменный. Вина были выше всяческих похвал, а количество бутылок просто не поддавалось исчислению. Когда гости основательно разомлели, хозяин предложил перед десертом подышать воздухом. Казанова тотчас подхватил под руки обеих девушек и быстрым шагом направился в ту часть сада, которая спускалась к озеру.