Когда мой отец работал на море, он принимал активное участие в деятельности профсоюза и после ухода все еще интересовался политикой. Можно было подумать, что он прирожденный консерватор, мелкий бизнесмен, пробивавшийся сам, но это не так. Он не был коммунистом. Не совсем. Но точно был социалистом старой школы. Не могу себе представить, чтобы он поддерживал новое правительство лейбористов. Он всегда был членом партии, и теперь у него было время, чтобы проявить больше активности. Помню, как он приходил домой после предвыборных агитаций, без умолку рассказывал о спорах, которые велись на порогах домов. Не знаю, как к этому относилась моя мать. Наверное, она понимала, что ему нужно как-то бороться со скукой. Думаю, сначала она отнеслась ко всему, как к безобидному хобби, как к рыбалке или наблюдению за поездами.

Я учился в старших классах, когда его убедили выдвинуть свою кандидатуру в совет. Не то чтобы понадобились долгие убеждения. К тому времени их брак был на грани. Они старались, чтобы при мне все выглядело прилично, делали вид, что между ними все хорошо, но, как я и говорил, в маленьких общинах люди обожают сплетни. Я узнал, что у него были другие женщины. В конце концов, похоже, он остановился на учительнице, тоже входившей в партию. Как мне говорили, они были неразлучны. Я тогда был в бешенстве, чувствовал себя униженным. Как он мог продолжать в том же духе и по ночам возвращаться к матери? Она, видимо, тоже догадалась, потому что однажды вечером, когда мой отец был на собрании совета, она собрала все свои вещи и ушла. Она не просила меня пойти с ней, и если бы попросила, я бы, наверное, не пошел. Несмотря на все его недостатки, я всегда думал, что с отцом у меня больше общего, да и вообще он был более ранимым. Из них двоих, как мне казалось, ему больше нужна была поддержка, и я чувствовал ответственность по отношению к нему. Мать могла позаботиться о себе сама. Возможно, я был прав, потому что вскоре она сошлась с каким-то продавцом страховок. По крайней мере, у нее был регулярный доход. Она звала меня навестить ее в их новом доме где-то в пригороде, но я не смог. Бессмыслица, но я злился на нее за отца. Когда я окончил школу, вступил в его дело.

Он остановился, чтобы отдышаться, и Вера снова обратила внимание на то, насколько он устал.

– Могу я принести вам что-нибудь, капитан Беннетт? Кофе? Стакан воды?

Он, казалось, удивился ее участливости и покачал головой.

– Простите, что я так издалека. Наверное, все это не имеет никакого отношения к делу.

Вера наклонилась вперед, почти прикоснувшись к его руке.

– Рассказывайте, как вам хочется, дорогой. Я слушаю.

– Наверное, как раз тогда папа подружился с Китом Мэнтелом. Кит тогда был мелким девелопером. Он покупал кое-какую недвижимость в бедных районах города, проводил реновацию и перепродавал. Дома на побережье он пытался сдавать в качестве гостевых домов. Было видно, что он мыслит масштабно, но папа, видимо, думал, что они из одной лиги – независимые бизнесмены, которые пытаются заработать на жизнь и борются против крупных игроков.

– Они встречались на общественных мероприятиях?

– Да, поначалу только так.

– Вы в этом участвовали?

– Нечасто. Иногда Кит заходил к нам домой. Чтобы укрыться от одной из его женщин, говорил он. Они сидели всю ночь и пили. Папа рассказывал истории о жизни на море, а Кит с интересом слушал. Я старался держаться подальше. Кому-то нужно было вставать рано, чтобы раскладывать газеты, да и вообще я ему не доверял. Отец был в комитете совета по планировкам. Для меня было очевидно, что Мэнтел приходит не просто ради того, чтобы поговорить о былом. Ему что-то было нужно.

Потом он повез папу в отпуск. Учительницы тогда уже не было, а Кит организовал поездку на виллу в Алгарве и прихватил пару девушек. Не взял с папы ни гроша. Он был таким наивным. «Ты что, не понимаешь, во что ввязываешься? – спросил я. – Как ты думаешь, что он потребует взамен?» Но он не понимал. Он считал, что они приятели, и все. Что приятели так и поступают. Делятся удачей.

– И что Мэнтел потребовал взамен? – спросила Вера.

– В первый раз – не уверен. Я не слышал подробностей. Я знаю, что вскоре после этого девелоперское предложение Мэнтела прошло в совете простым одобрением. Кажется, речь шла о квартирах для стариков. Дома гостиничного типа для престарелых и инвалидов. Была большая церемония открытия, отец притащил меня туда. Не знаю, какую сделку он заключил с собственной совестью. Может, планы одобрили бы и так. Но после этого было сложно поддерживать Мэнтела. Кризис наступил во время принятия решения о строительстве нового спортивно-развлекательного центра. Предложение Мэнтела было самым дешевым, но его планы оказались хуже, чем у конкурентов. После собрания отец позвонил ему и сказал, что он проиграл. Я был тогда с ним в комнате, когда разговаривал с ним: «Не переживай, парень. Сегодня выиграл, завтра проиграл. В следующий раз повезет». Он и впрямь думал, что Мэнтел пропустит пару стаканов и смирится.

– Но он не смирился.

– Тем вечером он пришел к нам домой. Бутылка виски в одной руке, большой коричневый конверт – в другой. Я крутился рядом, но Мэнтел меня отослал. Я вышел на пару часов, а когда вернулся, он уже выходил. Мой отец сидел на полу. Я никогда такого не видел. Мужчины его поколения не сидят на полу. Вокруг него по ковру были разложены фотографии из их поездки в Португалию. Отец на шезлонге, вокруг него обвивается полуголая блондинка. Отец сидит рядом с Мэнтелом в ресторане и смеется его шутке. Он сидел на полу и плакал.

– Мэнтел угрожал рассказать общественности?

– Он сказал, что слил историю в газеты, что он якобы дал отцу взятку, чтобы тот одобрил схему по дому престарелых. Он сказал, что переживет. Но он не пережил бы. Представьте себе заголовки. Веселые каникулы советника-социалиста. Секс и сангрия за умеренную цену. Конечно, в каком-то смысле это было правдой. Отец позволил ему оказать на себя влияние. Он повел себя как дурак.

Он беспокоился не только из-за того, что подумают друзья по партии. Речь шла о всех, с кем он выпивал в клубе, о семье. Обо всех тетях и кузенах, которые поддерживали его во время развода, потому что верили, что в нем что-то есть.

Джеймс замолчал. Лампа снова вспыхнула и потухла. Эшворт встал на стул и постучал по пластиковому коробу. Свет снова загорелся. Джеймс продолжил, как будто и не прерывался:

– Беда в том, что он втянулся в собственную пропаганду. Марти Шоу, чемпион от народа. Он верил в это. Ему не нравилось то, каким он был на самом деле… Я сказал, что он может уйти в отставку. Залечь на дно на какое-то время. Люди забудут. «Люди, может, и забудут, – ответил он. – А я – нет. И ты не забудешь, ведь так?» Я не смог ответить. Он слишком много выпил, и я помог ему лечь в постель.

Когда я проснулся, его не было дома, и его машины тоже. Я думал, он решил уехать на пару дней. Это было бы в его духе, сбежать. Я представлял себе, что он встретится с каким-нибудь старым другом по рыбацкой работе, станет жалеть себя и топить свои печали в выпивке. Я жил как обычно, вел дела в магазине и приносил за него извинения клиентам.